И заговорили, зашептались льдины…
— Созидая, разрушает!.. — шепчут они в ужасе — И тают, текут, плачут они горькими слезами… Выше, выше поднимается Гризли и видит… меньше и меньше становится точка, которая казалось ей неизмеримой полночной пустыней… А кругом неё уже играет жизнь… И вдруг, на эту жизнь двинулись страшные северные воды, — все слезы ледяных гор… Все небо закрылось тучами, в три четыре ряда… И разверзлось оно страшными потоками. Над всем живым разверзлись хляби небесные… Льются, заливают равнины и долины, заливают бугры и холмы, заливают высокие горы…
В ужасе люди, как муравьи, бегут, карабкаются на крутые скользкие утесы. В ужасе Гризли хочет помочь им… И не может.
Вот дряхлый старик лезет, цепляется старческими, бескровными руками за острые выступы скал… Скользит и падает на острые камни… Голова его стукается, кровь и мозг текут по ним…
В ужасе отвертывается Гризли и летит дальше от берегов, от этих скал, на которых люди бьются за каждый клочок земли и сталкивают, и давят, и губят друг друга.
Внизу, под ней, широкий, океан и плывет в его волнах красивая молодая женщина… Она протягивает к небу руки и держит в этих руках маленького ребёночка… Может быть, это единственный, горячо любимый сын?!..
Она не помнит о себе и думает только об одном: как бы спасти жизнь ему, её дорогому мальчику…
«Боже! Неужели Ты не сжалишься над ней, и бедный, безгрешный, ни в чём неповинный младенец должен погибнуть?!»
А волны бегут, захлестывают несчастную мать… и глухо бормочут:
«У нас нет сердца! Мы не знаем жалости!..»
А тяжелые, низко плывущие тучи сеют, льют дождем и этот дождь шумит постоянно одно и то же:
«Земное погибает!.. Небесное остается!.. Бренна плоть… Вечен дух Божий!..»
И Гризли точно невидимой силой относит на большую равнину… На ней нет воды, нет братоубийственной борьбы… Но страшна, отвратительна эта равнина… Это мертвая равнина смерти…
Тысячи трупов зверей и людей, трупов изуродованных, окровавленных, лежат в страшном хаосе и медленно гниют. Вот лежит громадный слон, а на нем лежат застывшие, изуродованные трупы маленьких людей… Вот камелеопард, — а его шею крепко ухватил ручонками ребенок и так и замерь на ней… Вот красивая антилопа лежит рядом, обнявшись с огромным массивным тигром… И все это гниет, разлагается… Нестерпимо удушливый воздух висит над равниной.
Гризли хочет отлететь и не может. Унылый заразительный ветер гудит в её ушах и твердит одно и то же:
«Бренное исчезает Вечное остается!»
— О где-же — думает она, — этот вечный дух Божий! Или нет в нем милости и жалости!?.
Тихое раннее утро. Солнце чуть-чуть выглянуло из-за земли, а двор старого дома полон уже наехавшими с пришедшими с разных сторон людьми.
Тихо гуторит на широком княжем дворе бедный люд. Сюда пришли немощные и нуждающиеся. Сюда собрались горе-горькие скитальцы по земле русской. Все они ждут пробуждения их благодетельницы, доброй барышни, княжны Гризельды Иоанновны, что живет одним-одна в старом заброшенном имении.
Пришли сюда немощные и печальные. Пришли дряхлые старики, принесли старухи своих внуков. Сегодня велик день, сегодня день рождения Гризли — и каждый год собирается в этот день народ со всего околотка, собирается с твердой надеждой, что добрая княжна не оставит их своей помощью.
Проходят часы, солнце тихо всплывает на светлое небо. Яркий весенний день играет в воздухе… А барышня-благодетельница спит крепко, тяжелым нехорошим сном.
Давно уже шепчется старый, седой, дряхлый камердинер Лукич, с молоденькой свеженькой Анни. Давно уже коровница принесла парного молока. Давно старая пекарка Акулина принесла горячего печенья… Несколько раз Анни входила в спальню к княжне и принималась будить ее, но спит милая княжна или лежит недвижимо… как мертвая.
Приготовила Анни вместе с старой прачкой белое кружевное платье — любимое платье Гризли. Давно они стараются разбудить ее и не могут…
Наконец идет Лукич к барину, нареченному брату княжны, и со страхом стучит в запертые двери, нарушает его властный приказ: не мешать ему ни под каким видом!..
Угрюмый, рассерженный выглядывает барин.
— Что надо?..
— Не можем добудиться… барышни княжны… Гринезильды… Иоанновны… А сегодня рожденый день их…
И, наскоро одевшись, идет барин в старый дом прямо в спальню Гризли, а спальня полна народу. Плач и стон в ней. Лежит Гризли словно мертвая…
— Подите все вон! — топает барин. — Вон!.. — И все плачущие в ужасе разбегаются… Гриша запирает за ними двери. Он прямо подходит к спящей и устремляет на нее пристальный, повелительный взгляд, с твердым желанием пробудить ее.