Но отчего же сквозь грохот экипажей звучит какая-то жалобная нота, откуда долетают эти крики страдания?…
Гризли поворачивает в сторону, за несколько домов от этой нарядной роскоши и блеска, и сразу, резко изменяется картина. В высоких домах и грязь, и вонь, и бедная тяжелая жизнь в непосильном труде… И дети. — бедные дети! — худые, оборванные, грязные… обвернутые в лохмотья…
Господи! — думает Гризли: — ведь для них только начинается жизнь!..
И летит она дальше, прочь от этого грязного золота, от этого фальшивого света большего города… Туда на простор загородной жизни… Но и там, за городом, дымят, коптят длинные трубы и в длинных, длинных многоэтажных зданиях стонут и надрываются дети от непосильного труда… Они выходят из этих зданий: грязные, закопчённые, худые… их выпустили отдохнуть, погулять, поиграть. Но ни отдых, ни игры, не соблазняют душу измученных тяжелым трудом… Молча стоят они, опустив головы…
Дальше! Прочь от этой тяжелой картины. Дальше летит Гризли, на простор сельской жизни, нетронутой природы… Вот прекрасные коттеджи, красивые загородные дома и дворцы, чудные парки, блестящие экипажи… Но рядом с этими дворцами и парками, убогие, полуразвалившиеся лачуги и в этих лачугах живут всё те же— бедные, убогие, не имеющие ни угла, ни куска хлеба, — над ростом, которого они так трудятся усердно… Стоны раздаются из этих убогих лачуг… И не доходят эти стоны до раззолоченных дворцов, до прекрасных, красивых коттеджей……
Дальше, дальше от этой тяжелой, несправедливой жизни летит Гризли… Туда в горы. «На горах свобода!..» сказал он, — великий поэт Германии.
Но и в этих горах, работает человек, стучат кирки, звенят лопаты… Громадная труба поднимается кверху, огромное колесо вертится и опускает бадью глубоко, глубоко в подземную шахту. И вся ладья полна бедными, исхудалыми, бледными детьми…
При взгляде на них, на их осунувшиеся, испитые лица— на их почти голое тело — худое, как у скелета — все сердце Гризли перевертывается от жалости… и слезы сами собою бегут из её больших, черных глаз.
— Господи! — всплескивает она руками… Для чего же! — Почему Ты, милосердый, осуждаешь на непосильный, грязный труд этих малых, тех, которых Ты так любишь?!!
И невольно, незаметно опускается она вместе с бадьей, спускается в глубь каменной горы, в недра земли, спускается на несколько десятков сажень… Чем ниже спускается бадья, тем душнее становится воздух… Его мало, его не хватает ни для детей, ни для ламп, которые горят у их поясов.
Спустилась бадья…
И выползают из темных узеньких нор другие, дети, на смену тем, которых спустила бадья. Вылезают они, как длинноногие, исхудалые, черные пауки… Нет в них ни образа, ни подобия человека… Идут, шатаются…
А на место их в темные, грязные, вонючие и сырые норы полезли другие дети… Вот один мальчик совсем худенький, тщедушный, маленький — влез он в подземный душный коридорчик, всполз на четвереньках, обернулся, лег на спинку и принялся колотить свод киркой. Однообразно, монотонно стучит кирка… И кажется Гризли, что говорит она одно и то же… Одно и тоже…
Что-то тяжелое, страшное, налегает на душу и сердце… Ей кажется, что живой мертвец лежит в гробу и выстукивает ужасную песню:
…Воздуху! Свету!.. — вскрикивает она всеми силами души… — И… просыпается.
Просыпается в её роскошной, княжеской спальне… Где повсюду золото и мрамор, шелк и бархат…
Просыпается она вся в слезах и плачет и рыдает и одного не может припомнить: отчего сжималось во сне её сердце такой страшной надрывающей жалостью?!
Тихо, уныло спускаются сумерки… И на бедное измученное сердце Гризли ложатся вечерние тени. Розовым светом окрашивается далекий горизонт, поля и леса и тихий воздух шепчет Гризли.
— Земное страдает!.. Небесное вкушает покой и радость!..
Спит она или не спит?! — Она сама не знает. Она видит себя… Вот лежит она, в белом платье, на широком диване… И в то же время она чувствует, что она здесь, высоко над диваном стоит на воздухе… И не знает, как и чем она держится. Она стоит в том же белом платье и также заплаканы её глаза… и так же смутно её сердце… Ей хочется рассмотреть вторую себя… ту которая, бледная, лежит на диване. Но какой, то повелительный голос, внутри её сердца, говорит ей…
— Иди!..
И она, послушная ему, поднимается выше, летит, летит в мягком вечернем воздухе и видит, как от всей земли поднимается легкий пар… Он тихо стелется над водами, над прудами, озерами и болотами… И видит Гризли, как в этом легком тумане носятся, снуют, маленькия прозрачные существа… Ими пропитан, ими кишит весь воздух и воды, и вся грязь земная… Безобразные злые существа… Что они делают? думает Гризли… И какая масса их!!.