И какие-то звуки дрожат в её душе и сердце. Чудные сладостные звуки, от которых так отрадно замирает сердце… и так легко, свободно во всем существе её…
О! Она чувствует, что эти звуки… призывные звуки… Что она поднимается по их дрожащим, протянутым струнам… Не звуки это, а какие-то токи… теченья, таинственные и влекущие…
В сердце светло… покойно. — Звуки поют чудную мелодию… Свет тихий, ласковый, окружает ее… Она плывет, она поднимается… выше, выше… выше…
Все сердце её полно радостью и трепетом.
— Господи! — думает она, достойна ли я?..
Но кругом её светлые чистые создания и кто-то ведет, несет ее на крыльях могучих…
— Ты делала добро!., говорить его голос, строгий и ласковый. — Ты стремилась к благу. Ты облеклась любовью. Ты просветилась! — Земное исчезло — эфирное одело тебя… Воля Великого исполнилась!!
Старый Дормидоныч, истопник старого княжего дома, проснулся ни свет, ни заря. Голова у него болит и кружится; всего его разломило. Дрожат, трясутся руки и ноги. Туман и мрак в голове, звон в ушах.
Вчера он был пьян; в первый и, может быть, в последний раз в его жизни он напился…
Да и как же было устоять ему, когда тяжелое горе сломило его?
Захворала его княжна. Двадцать пять лет был он истопником старого дома. Двадцать пять лет не видал и не слыхал он такой смуты, какая идет теперь в старом княжом доме.
Заболела княжна, тяжко заболела. Он сам видел ее в спальне: лежит она, бедная, как пласт, и тихо стонет.
Сказал ему старый дворовый, седой Архип, что в вине забвенье. И выпил Дормидоныч. Болит, кружится его голова.
Но по-прежнему несет он тяжелую вязанку дров в княжие покои. И топит старик массивные, нарядные печи и камины. Но не слушаются его старые, пьяные, дрожащие руки. Не слушаются его ни лучины, ни береста. Натолкает он много в печь, а ему кажется все мало, и подбавляет он еще и еще. Зажжет — и пойдет дым. Идет дым, валит. «Эка беда! — шепчет старик, — забыл, знать, отдушники закрыть и зачем топить!? Среди лета!»…
И смутно припоминает Дормидоныч, говорила ему старая Ненила: «Не забудь закрыть отдушники!»
И лезет, шарит в впотьмах: «Где тут отдушник-то, непутный!.. Прости Господи!..» — А открыл ли он трубы? Этого он и сам не помнит. «Да и зачем их открывать, — думает он, — кажинный день? Только княжия вьюшки ломаешь… Ну, подымит маленько, подымит и перестанет».
И не видит, сквозь дым, старый Дормидоныч, что вывалились горящие щепки и даже целые поленья, на паркет, что горит уже паркет и занимается мебель и портьеры.
— «Ну, их! — думает он. — Вишь, какой злой дым!.. Так и ест глаза!» А глаза у него старческие, больные.
И выходить он вон из зал. «Кажись, все печи затопил, — думает он. — И все печи дымят. Как есть все— надо починить, чай… Ох, голова, голова похмельная!».
И затопил он печи чуть не с полночи, во втором часу ночи. Пошел, шатаясь, и повалился в своей каморке на грязный, замасляный тюфяк. Еще князь старый сделал ему этот тюфяк. И сладко уснул Дормидоныч. Но не спит злой огонь.
Разгорается он шире и шире; сильнее затрещали, задымились старые обои; трещит и горит старая мебель. С ужасом смотрят старые стены на дело разрушения.
Бесстрастно смотрят старые ели из сада. Угрюмо качают седыми вершинами и тихо бормочут.
«Бренное проходит! Вечное остается!».
Горят, тлеют старые картины. Трескается мрамор, калится бронза. Смрад и дым идут по всему старому дому. Гул и треск катится в старых залах. Работает, гуляет, радуется злой огонь. Вырвался он на свободу разрушения…
Сладко спят все в старом доме.
Чуть-чуть брезжит утренний свет. Очнулись, проснулись слуги старого дома. Проснулся и Гриша…
Вопли и крики наполнили старый дом. Вопли и крики понеслись с полей и весей.
— Княжой дом горит! Старый дом горит!.. — гудит в ночном воздухе.
Бегут, спешат со всех сторон… Едва, кое-как оделся Гриша.
— Где барышня? Кричит он… Не спит ли она?!
И все, вместе с ним, бросаются в спальню княжны.
Но спальня заперта. Стучатся, торкаются в двери… Кричат, зовут…
Гробовое молчание ответ им…
А огонь уже разрушил парадные залы… Горит библиотека, пылают старые книги… Рушатся бюсты… Почернел, задымился старый философ, лопнули стекла его шкафчика… Горит старый рояль.
Дыму и смраду полон весь дом.
«Она задохнется в дыму!» думает Гриша.
— Скорей, — кричит он: — давай топоров, ломов, ломайте двери! И в нетерпении он напирает на двери, напирают вместе с ним и другие. Но крепки старые двери, не поддаются. А дым ест глаза. Клокочет огонь и подбирается к княжой спальне.