Пролог
Вот почему ощущение того, что всё закончится именно здесь, не покидало его в тот далёкий год... Вот почему так не хотелось сюда ехать.
Он всегда доверял своему дару, наверное, даже больше, чем следовало бы. Нужно было и в этот раз так поступить...
Длани Сашия не любят путников, лишая их дара, и потому враги выбрали для исполнения своей цели именно такое место, хотя, наверное, никто ничего не выбирал, потому что никто ничего в итоге не выиграл...
Или же великая Хольга покарала именно его, отняв самое дорогое.
Но как странно: понимание самого дорогого приходит лишь в момент потери, - по-другому просто не выходит. Либо можно оценить дорогого тебе человека, когда никак не можешь удержать его возле себя.
Получается, что теперь в его жизни было и то, и другое... Но что толку от этого знания?
...Стройный высокий мужчина в чёрном плаще с двумя мечами крест-накрест за спиной, склонив голову и держась одной рукой за дерево, стоял и не смел сойти с места. Он был красив и статен, облечён тайными знаниями, силён и умён. Он принадлежал к древнему знатному роду... и всё это не имело теперь значения, ровным счетом никакого! По крайней мере, именно так он и считал, потому что у ног его, разбросав в стороны руки и глядя невидящими глазами в закатное небо, лежала черноволосая воительница с арбалетным болтом в левом боку. Этот болт предназначался ему... А он, так много раз в жизни спасавший от верной гибели и себя, и других, на этот раз не успел. И поэтому всё теперь рухнуло: нет больше ничего. Нет и его самого.
Откинув за спину свои белые косы, точно такие же, как носили из поколения в поколение все мужчины в его роду и на его земле, он упал перед ней на колени, поднял с земли, прижал к себе. Ее тело было совсем ещё тёплым и как будто живым, но мужчина точно знал, что жизнь уже покинула этот приют: сколько ни тряси, ни согревай своим теплом, ни зови, ни меняй дорогу - её больше нет. А потому и предпринимать что-либо не имеет смысла. Он понял это, как только увидел её оседающей на землю, и тогда мир померк...
Собственно, больше по привычке бороться до конца, он яростно отбил следующий болт, а затем, почти не глядя и куда более метко, швырнул меч в арбалетчика, попав тому прямо в лоб. Вторым мечом он успокоил остальных: быстро, легко, играючи, словно на тренировке, не испытав при этом ни страха, ни жалости, никаких других чувств, - да и какие теперь могли быть чувства?! А потом ещё долго ходил по поляне: вытаскивал меч из трупа, осматривал остальных поверженных врагов, оглядывался по сторонам. И хотя уже точно знал, что женщина мертва, и ей не поможешь, до последнего не хотел этого видеть. Как будто что-то мог этим изменить...
Так, значит, будем жить вечно?! Вот она, вечность, какой короткой оказалась... И - ни мгновенья покоя!
Сначала - месяцы ожидания неизвестно чего, безотчетного, животного страха, - как же он не хотел умирать, как боялся за себя тогда! И даже не желал замечать её отношения к себе. Это теперь он наконец-то понял, что именно тогда она его и полюбила, с первого взгляда, сначала крысой, а потом тем, кого привыкла бояться с детства - саврянином... И все равно полюбила, боясь этой любви как огня, не желая даже самой себе в ней признаваться. А он чем ей ответил? Вел себя по-скотски, вечно оскорблял её, высмеивал, специально доводил до зла... Понятное дело, что всегда можно себя оправдать: сказать, что всему виной нервное напряжение тех непростых дней и связанное с этим нежелание привязываться и привязывать, снобизм и эгоизм, молодость и глупость... Но вот вопрос возникает тогда: как в такое вообще можно было влюбиться?!
И тем не менее, она смогла.
А как он отблагодарил её за любовь и преданность? О, это отдельная история!
Ну как, Саший побери, как можно было после того, что произошло, предлагать ей деньги?! Как будто с цыпочкой расплачивался. Конечно, он всегда наблюдал такое везде и всюду: многие из тех, кто окружал его с детства, всё измеряли в деньгах... Но ведь она-то была совсем из другого мира, а он так и не сумел тогда понять, что даже говорить с ней о деньгах - оскорбительно! Тем более в свете того, что уже почти решил быть с ней.
Почти решил!..
Еще одна несусветная глупость и подлость. И совсем не отец в итоге виноват в их тогдашнем разрыве, нет! Это он повёл себя как трус. Потому она и ушла.
А дальше были лишь случайные встречи, отыгранные у жизни лучины. Или это Хольга дарила возможность все изменить? Что ж, очень щедро...
Кем была для него эта женщина? Да для этого даже определения нет.
С тех пор, как они впервые расстались, он совершенно иначе на неё взглянул. Она вдруг стала ему неизмеримо дорога, и с тех пор он был рад видеть её всегда, везде, всякой... Она никогда не заявляла на него своих прав, и, наверное, поэтому так хотелось, чтобы заявила. Его дар она усиливала, как «свеча» усиливает дар путника. С ней он был сильнее и увереннее в себе стократно: может быть, потому, что она неугасимо верила в него. Она до последней щепки вызывала трепет его сердца. Она, не скрывая, обожала его, даже став взрослой, жесткой и циничной (надо думать, у него же и научившись), всё равно - обожала, даже если кричала, что ненавидит. С ней было всегда легко и хорошо, во всём. Наверное, это и есть любовь - та, о которой он так мало, скупо и редко ей говорил. А ведь это было единственное, чего она от него действительно хотела.