На деле Эвола куда ближе нас к притязаниям на рационализм, ибо он отказывается видеть разницу между рассудком и тем, что мы называем «чистым интеллектом». Так он лишь доказывает, что совершенно ничего не смыслит в последнем термине, хоть и крайне упорно настаивает на обратном. Если ему не нравится выражение «чистый интеллект», пусть пользуется иным, но имеет ли он право утверждать, что используемый нами термин значит совсем не то, что пытаемся обозначить им мы? Мы продолжаем настаивать на том, что метафизическое знание по своей природе является «сверх-рациональным», будь оно интеллектуальной природы или нет, и что единственным логическим выводом рационализма является отрицание метафизики.
Существует и иная, ничуть не менее прискорбная ошибка, касающаяся уже характера этого метафизического знания: в соответствии с доктриной индуизма мы говорим о чистом знании и «созерцании» – поэтому Юлиус Эвола думает, что мы имеем в виду исключительно «пассивную» позицию. Дело же обстоит ровно наоборот. Действительно, одно из фундаментальных различий метафизического и мистического путей кроется в том факте, что первый по природе своей активен, а второй пассивен. Здесь можно провести аналогию с психологическими категориями воли и желания. Необходимо отметить, что эта связь носит характер аналогии и не является тождеством: в первую очередь потому, что нас интересует знание, а не действие (не следует смешивать «действие» и «деятельность»), а во вторую – потому, что мы говорим о находящемся за пределами психологии. Однако верно, что волю можно считать исходным двигателем метафизического осуществления, а желание – мистического. Более, впрочем, мы не можем ничем удовлетворить «волюнтаризм» Эволы, чья позиция в этом отношении лишена всяких метафизических, а также инициатических качеств, независимо от его собственных мыслей по этому поводу. Наибольшее влияние на него оказали такие немецкие философы, как Шопенгауэр и Ницше. Это влияние сильно превосходит воздействие тантры на то знание, которым он так гордится, разбираясь в нём притом ничуть не лучше, чем в Веданте. Примерно подобным же образом, исключительно сквозь призму западных идей, рассматривал буддизм Шопенгауэр. Воля, подобно всему человеческому, является лишь средством, и только знание является целью само по себе (здесь мы, разумеется, говорим о знании par excellence в истинном и совершенном смысле слова — о «надындивидуальном» и, следовательно, не человеческом знании, которое, согласно индуистскому выражению, подразумевает отождествление с познанным). В этом отношении Веданта и тантра сходятся, что видно всякому подлинному их знатоку. Конечно же, существуют и разногласия, но они касаются лишь средств достижения цели. Почему же тогда Эвола желает найти несуществующее несоответствие между этими разными взглядами? В таком случае нужно обратиться к написанному нами о «даршанах» и их взаимоотношениях в работе «Введение в изучение индуистских доктрин». Всякий может выбрать наиболее подходящий своей природе путь, ибо все пути ведут к одной цели, а различия исчезают, когда заканчивается область индивидуальных случайностей.
Мы, подобно Эволе, по меньшей мере осведомлены о том, что существует несколько инициатических традиций, совершенно ясно совпадающих с только что упомянутыми нами различными путями. Они различны лишь в своих внешних формах, а корень их одинаков, ибо Истина одна. Естественно, здесь мы говорим об истинных или «ортодоксальных» традициях – иные нам неинтересны. Данное понятие «ортодоксальности» не было понято нашим оппонентом, хоть мы несколько раз открыто указали, как его следует понимать, и объяснили, почему в этой области знания ортодоксальность и истина тождественны друг другу. Ошеломительным представляется утверждение о «гетеродоксальности» тантры, махаяны... и даосизма! Хоть мы максимально ясно отметили, что последний на Дальнем Востоке представляет собой чистейшую и всеобъемлющую метафизику! Кроме того, в «Человеке и его осуществлении согласно Веданте» мы процитировали весьма большую подборку даосских текстов для иллюстрации полного соотвествия между даосизмом и доктриной индуизма – разве мог Эвола этого не заметить? На самом же деле, в отличие от его утверждений даосизм не является ни «магическим», ни «алхимическим» учением – мы можем лишь спросить себя, откуда он позаимствовал эту странную идею. Что касается махаяны, то она является преображением буддизма путём повторного внедрения элементов, позаимствованных у ортодоксальных доктрин: именно так мы её охарактеризовали. Буддизм же как таковой, напротив, является гетеродоксальным и антиметафизическим по своей природе. Что касается тантры, следует отметить, что существует множество тантрических школ: некоторые из них, действительно, хотя бы частично гетеродоксальны, а прочие являются строго ортодоксальными. До последнего времени у нас не было возможности объясниться по этому вопросу, касающемуся тантры, но Эвола, который, заметим, лишь поверхностно постиг значение «шакти», определённо не понял, что мы крайне часто утверждали превосходство шиваистского взгляда над вишнуистским – и это могло бы открыть ему новые горизонты.
Разумеется, мы не будем задерживаться на критике отдельных моментов, вытекающих из его недопонимания, так как нас не способна убедить полезность определённых аргументов, выстроенных средствами профанической философии и должных оставаться лишь в её пределах. Долгое время известна мысль, что есть вещи, которые не следует обсуждать; необходимо ограничиться представлением доктрины как она есть для тех, кто способен её понять – именно так мы и пытаемся действовать по мере сил. Действительно ищущему знания мы никогда не откажем в желаемом пояснении, если это представляется возможным – то есть, если это не касается чего-то совершенно невыразимого. Однако если кто-то займёт критическую позицию, позицию участника спора, то «необходимо закрыть перед ним двери знания»; кроме того, какой смысл в объяснении чего-то кому-то, не желающему понимать? Мы позволим себе посоветовать Эволе поразмышлять над этими скромными принципами поведения, являющимися общими для всех подлинно инициатических школ Востока и Запада.
Далее мы лишь отметим некоторые примеры ярко выраженного непонимания. Эвола говорит об отождествлении «я» с Брахманом, однако речь должна идти о «Самости» вместо «я» – и если с самого начала это фундаментальное различие не понято, то всё последующее также будет понято превратно. Он считает, что Веданта рассматривает мир как «ничто», следуя ошибочной интерпретации западных мыслителей, полагающих, что так они могут выразить теорию «иллюзии», в то время как речь идёт всего лишь о «меньшей реальности» – относительной и частичной, в отличие от реальности высшего Принципа. Он называет «тонкие состояния» «тонкими телами», в то время как мы отмечали, что речь ни в коем случае не идёт о «теле», в отличие от вычурных идей оккультистов и теософов – напротив, в полноте формального и индивидуального проявления «тонкое состояние» явно противостоит «телесному состоянию». Он также путает «спасение» и «освобождение», хотя мы и объясняли, что это две сущностно различных вещи, которые не обозначают одно и то же состояние (стр. 187 и 218 нашего труда). Более того, он пишет, что с точки зрения Веданты «в конце такого периода все существа nolens volens будут освобождены», а мы цитировали на стр. 191 текст, вполне открыто гласящий совсем иное: «В ходе растворения (пралайя) проявленных миров существо погружается в Высший Брахман; однако соединиться с ним оно может лишь в состоянии глубокого сна (без полного и эффективного осуществления Высшего Отождествления)». Чтобы избежать иных трактовок, мы добавили объяснение о сравнении с глубоким сном, гласящее, что в таком случае происходит возврат к новому циклу проявления, а это вполне явно говорит о том, что существо приходит совсем не к «освобождению». Следует сказать, что Эвола, несмотря на его желание поговорить о нашей работе, прочёл её крайне невнимательно!