Мы могли бы, кроме того, прокомментировать заявление, возникшее уже после того, как мы открыто сказали, что для нас «философское» означает «представленное во внятном и обоснованном виде». Кажется, следовательно, что его собственный труд невнятен и необоснован – так открыто заявил автор. Мы в крайнем замешательстве: с одной стороны, автор отмечает, что «наши намерения [...], в конце концов, лучше всего известны именно нам», а с другой стороны, мы вовсе не желаем таким образом комментировать труды Генона (возможно, потому что, по его мнению, мы недостаточно внимательно прочитали его книгу): мы ценим его сильнее, чем он полагает и чем он сам ценит нас.
Мы согласны с тем, что польза спора о некоторых вещах невелика, особенно когда такой спор вместо их решения может лишь добавить непонимания с обеих сторон. Что до нас, то, естественно, нам по-прежнему есть чему поучиться – однако, как и многие другие, мы сами можем многому научить. Следовательно, если бы мы признавали хоть какую-то ценность таких аргументов, то могли бы ответить на попрекание нас нашим возрастом (без точного его знания) тем, что нам следует завидовать, ибо у нас ещё есть время многое изучить – в отличие от некоторых убелённых сединами мудрецов, которые не могут этого себе позволить, хотя нуждаются в подобном изучении не меньше нашего. Что касается позиции, то, возможно, её стоит сменить именно тому, кто желает говорить ex tripode[36], с вершины нетерпимого и догматического авторитаризма, напоминая при этом скорее протестантского пастора, а не серьёзного исследователя инициации, которым, как мы с некоторыми оговорками продолжаем считать, и является Генон.
Фритьоф Шуон. ЗАМЕТКИ О РЕНЕ ГЕНОНЕ
Нам доводилось слышать вопрос, почему Генон «выбрал исламский путь», а не какой-нибудь другой. «Материальный» ответ состоит в том, что у него и не было никакого выбора: ведь он не признавал инициатический характер христианских таинств, индуистская инициация из-за кастовой системы была для него недоступна, а буддизм в то время считался им гетеродоксальным учением. Ключ к этой проблеме лежит в том, что Генону была нужна лишь инициация: ислам давал ему эту возможность, а также все необходимые и второстепенные сопутствующие детали. Кроме того, неясно, принял бы Генон ислам, не поселившись в мусульманской стране – ведь он получил исламскую инициацию благодаря посредничеству Абдула-Хади, ещё находясь во Франции и совсем не думая о том, чтобы практиковать ислам. Войдя в тарикат Шазилийя, он выбрал именно инициацию, а не «путь».
Тем не менее, в случае Генона само выражении «выбрал путь» звучит несколько неподходяще и сомнительно – ведь Генон по своей сути принадлежит к «пневматикам», подобным «гностикам» и джнана-йогам, а в этом случае вопроса о «пути» не возникает – или же, по крайней мере, его значение меняется настолько, что способно ввести в заблуждение. Пневматик в какой-то степени является «воплощением» духовного архетипа – он рождается со знанием, которое прочим открывается в самом конце, а не в начале. Пневматик не «продвигается» по направлению к чему-то отличному от себя – он остаётся на месте, чтобы полностью осуществиться, осуществить свой архетип, постепенно устраняя возникшие в ходе жизни, а, возможно, и унаследованные преграды и шелуху. Он устраняет их посредством ритуальной поддержки – «таинств», если угодно, не забывая о медитации и молитве, но его положение, тем не менее, весьма отличается от положения обычных людей, будь они даже наделены чудодейственным природным даром. С другой точки зрения, следует знать, что рождённый гностиком по природе своей является более или менее независимым не только от «буквы», но и от «духа» закона, а это не упрощает психологические и социальные отношения с окружением.
Здесь необходимо ответить на следующее возражение: разве «путь» каждого не сводится к устранению преград и «становлению собой»? И да, и нет: другими словами, это справедливо с метафизической, но никак не с человеческой точки зрения. Повторюсь, пневматик «реализует» или «актуализирует» то, чем «является», тогда как не-пневматик реализует то, чем он «должен стать» – и разница между этими понятиями одновременно «абсолютна» и «относительна», а обсуждать её можно бесконечно.
Другое возражение или вопрос заключается в следующем: как можно объяснить несовершенства и пробелы в работах такого автора, как Генон? Однако эти пробелы, хотя и на самом деле удивительны, совершенно не противоречат его достоинствам – они являются, так сказать, «случайными» и «обусловленными» (superimposed), и определённо не были мирскими или обусловленными страстями. Скорее это преувеличения или неравномерности, а частично травмы, усугублённые отсутствием компенсирующих факторов в его душе и окружении.
Тем не менее, можно спросить, почему Провидение допустило появление в работах Генона таких недоработок, несовместимых с глубокой личностью автора. Ответ таков: можно смело заявить, что Провидение никогда бы не оставило труд Генона без положительного результата. Самое меньшее, что мы можем сказать – это напомнить о его влиянии, ощутимом в самых различных областях. Сам Генон пал жертвой определённого рока, но его послание не пропало втуне – такого и не могло случиться, а остальное не столь важно.
Генон был подобен воплощению не самой духовности, но метафизической определённости или метафизического самодоказательства на языке математики, что объясняет абстрактную и математическую природу его доктрины, а также – косвенно и памятуя об отсутствии компенсирующих факторов – определённые черты его характера. Без сомнения, он имел полное право быть «односторонним», но такое положение не сочеталось с широким охватом его миссии; он не был ни психологом, ни эстетом (в лучшем смысле этих слов) – другими словами, он недооценивал эстетические и моральные ценности, особенно относительно их духовных функций. Генон обладал врождённым отвращением ко всему человеческому и «индивидуальному», что порой даже влияло на его метафизику – например, когда он думал, что нужно отвергнуть «особенное» положение «человеческого состояния» или особую важность для человека «умственного элемента», сущностью которого является рассудок. В реальности присутствие способности мыслить оказывается «центральной» и «тотальной» характеристикой человеческого состояния, которое не было бы возможным без этой характеристики – это подлинный смысл его существования. Как бы то ни было, упоминая об этих недостатках, нельзя забывать о двух вещах: о незаменимой ценности сути работ Генона и о гностической или пневматической сущности автора.