Генон совершенно верно утверждал, что Веданта является наиболее прямым и, в каком-то плане, наиболее удобоваримым выражением чистой метафизики – и никакая привязанность к неиндуистским традициям не даёт нам повода не знать это или делать вид, что мы не знаем этого. В случае монотеистических семитских религий можно говорить об эзотеризме де-факто и эзотеризме де-юре. Именно последний – считают ли его таковым или нет – является эквивалентом мудрости Веданты. Эзотеризм де-факто основывается на действительно сказанном или написанном – возможно, завуалированно и не напрямую (что может требовать данная теологическая структура и особенно данная религиозная упайя[37]). Без сомнения, когда каббалисты говорили, что мудрецы могли бы восстановить эзотерическую традицию, будь она утрачена, они имели в виду эзотеризм де-юре.
Не единожды мне выдавался случай отметить, что в эзотеризме существует два аспекта: продолжение соответствующего экзотерического учения и совершенно чуждое, а порой даже противостоящее ему. Хотя форма в каком-то роде «является» сущностью, сущность никоим образом не является формой – капля является водой, но вода не является каплей. «Передаётся только ошибка», – говорил Лао-цзы; так и Генон не погнушался написать в журнале La Gnose, что исторические религии суть «скопление ересей» по отношению к «примордиальной и всеобщей Традиции». В «Царе Мира» он уточняет, что «подлинный эзотеризм весьма отличается от внешней религии, и если он и имеет с ней какую-то связь, она ограничивается символическим его выражением в религиозной форме. Следовательно, малосущественен тот факт, что эта форма должны принадлежать определённой религии...».
Генон говорит о подлинном «эзотеризме», подтверждая тем самым существование эзотеризма смягчённого. Именно об этом я и говорю, когда в некоторых своих трудах упоминаю «обыкновенный (average) суфизм» – довольно приблизительное выражение, но, как показывает практика, достаточно точное.
Давайте теперь вновь подойдём к вопросу о «пневматике» с беспристрастной точки зрения: состояние прирождённого гностика сочетает в себе не только разнообразные виды, но и степени бытия. С одной стороны существует различие между джнани и бхактой, а с другой – разница в полноте и масштабе проявления архетипа. В любом случае, по самой своей природе пневматик располагается под вертикальной и безвременной осью – где нет ни «до», ни «после», так что персонифицируемый или «воплощаемый» им архетип, который поистине и является Самостью, может в любой момент пронзить условную личную оболочку. По этой же причине в некоторых (но не всех) пневматиках выражения духа могут выглядеть неумеренными и вызывать осуждение – однако здесь говорит сквозь оболочку именно архетип, Самость. Подлинный гностик не приписывает себе никакого «состояния», потому что лишён тщеславия и хвастовства – скорее ему свойственна обусловленная «инстинктом самосохранения» склонность всё сильнее скрывать свою природу, тем более что ему прекрасно видна «космическая игра» (лила), и он едва ли может всерьёз относиться к тому, что серьёзно для профанов и мирских людей – другими словами, для «горизонтальных» существ, которые ни в чём и ни в ком не сомневаются, и которые, как истинные «гуманисты», остаются ниже призвания человека.
Искомое прирождённым гностиком в связи с «осуществлением» скорее не «путь», а «структура» – традиционная структура таинства и ритуала, позволяющая ему в большей степени быть «собой» – определённым архетипом звёздного «иконостаса». Это заставляет вспомнить о сакральном искусстве Индии и Дальнего Востока, сверхъестественно явно изображающем звёздные образы земной духовности. Именно таков смысл этого искусства, одновременно «математического» и «музыкального», основанного на принципе даршан – видимом и интуитивном усвоении символа-таинства. Этот символ, более того, применим не только в области искусства, но также априори возникает из одушевлённой и неодушевлённой природы, ибо во всякой красоте скрыт освобождающий, а в конце концов и дарующий спасение элемент. Всё это позволяет нам использовать эзотерическое выражение «Имеющий глаза да увидит!».
«Познай себя», – гласит надпись над входом в дельфийский храм. Другими словами, познай свою бессмертную сущность, но также и свой архетип. Без сомнения, этот наказ принципиально применим ко всем людям, но более всего – к пневматикам, в том смысле, что они по определению сознают свою звёздную сущность, несмотря на все недостатки, возможно, возникшие от связи с несогласующимся окружением. Устройство этого нижнего мира парадоксально, учитывая, что безграничность универсальной возможности, несомненно, подразумевает неожиданные, если не сказать непостижимые сочетания. Однако какими бы ни были феномены этого мира, vincit omnia Veritas[38].
Фритьоф Шуон. ИЗМЕРЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПРИЗВАНИЯ
Несправедливость является испытанием, но испытание не является несправедливостью. Несправедливость исходит от людей, в то время как испытания исходят от Бога. Что со стороны людей является несправедливостью и, следовательно, злом, является испытанием и судьбой со стороны Бога. У человека есть право, а в некоторых случаях даже обязанность, сражаться с каким-то определённым злом, но нужно смириться с испытанием и принять свою судьбу. Другими словами, необходимо сочетать два эти вида отношений при условии, что всякая несправедливость, которую мы претерпеваем от рук людей, – это в то же время испытание для нас, идущее от Бога.
В горизонтальном или земном измерении можно избегать зла, борясь с ним и преодолевая его; в вертикальном или духовном измерении, наоборот, можно избежать если не испытаний как таковых, то по крайней мере их тяжести, принимая зло как божественную волю, превосходя его внутренне насколько, насколько оно является космической игрой, как человек может духовно преодолевать любое другое проявление Майи. Ибо шум мира сего не входит в Божественную Тишину, которую мы несём в наших собственных глубинах и в которой как мир, так и эго исчезают и растворяются, как случайные обстоятельства исчезают и растворяются в сущности.
Человек обязан покоряться воле Бога, но таким же образом у него есть право духовно превосходить страдания души до такой степени, в которой это для него возможно; и это как раз невозможно без предшествующего признания и смирения, которые одни лишь и создают полную безмятежность ума и открывают душу для помощи, приходящей с Небес.
Вполне убедительно то, что Бог может посылать нам страдания, чтобы мы могли лучше понять ценность Его освобождающей Милости, и чтобы мы могли заставить себя с всё большим пылом отвечать на требования его Милосердия. Когда человек не знает, что он тонет, он не утруждает себя криками о помощи; но спасение зависит от нашего зова, и в итоге нет ничего более утешительного, чем этот призыв веры или уверенности.
Важно не смешивать два измерения, о которых мы только что говорили: то, что Бог посылает нам испытания, не предотвращает того, что они могут быть несправедливостью на человеческом уровне; и то, что люди относятся к нам несправедливо, не делает несправедливость частью Бога. Таким образом, мы должны избегать двух ошибок: веры в то, что зло на своём плане является чем-то хорошим, потому что Бог посылает его нам, или потому что Бог допускает его, или потому что всё происходит от Бога; и веры в то, что испытания как таковые являются злом, потому что они таковы по своей форме, и потому что мы страдаем от них. Было бы в равной степени ложным полагать, что мы непосредственно заслуживаем несправедливости, потому что Бог допускает её, ибо в таком случае несправедливости не было бы вообще и несправедливые были бы справедливыми. Таким же образом нет смысла воображать, что мы не заслуживаем испытаний, потому что мы не сделали ничего такого, что логически вызвало бы их.
В действительности причина наших испытаний записана в самой нашей относительности, и, таким образом, в факте того, что мы являемся зависимыми от обстоятельств существами, или индивидами. Нет необходимости обращаться к трансмиграционистской теории хорошей или плохой кармы, чтобы знать, что зависимость от обстоятельств подразумевает острые углы и трещины, и что с ними можно столкнуться как по очереди, так и одновременно. Космическая возможность, образовывающая индивидуальность, такова, какой она должна быть, как по своим ограничениям, так и по реальному содержанию, и в своих возможностях по её преодолению: конечная и подвластная чувствам по своему складу, она бесконечна и невозмутима по своей сущности, и именно поэтому испытания несут в себе возможность освобождения. Таким образом, они являются вестниками свободы, которая в нашей неизменной и имманентной реальности возможна всегда, но при этом скрыта облаками переменчивой случайности, с которыми разумная душа каким-то образом ошибочно себя отождествляет.
37