Таким образом, Бог проявляет себя не только посредством бытия и качеств вещей, но и благодаря посланным нам дарам Его; Он также открывается благодаря явлениям обратного порядка – ограничениям вещей и их дефектам[50], а также отсутствию или исчезновению чего-то положительного, полезного и приятного для нас. Нужно отметить, что точной противоположностью бытия является не небытие – это лишь абстракция, а ограничение, не позволяющее существованию стать чистым Бытием, стать Богом... Вещи ограничены во многих аспектах, но прежде всего в своих экзистенциальных параметрах, на земном уровне представленных материей, формой, числом, пространством и временем. Необходимо ясно разделить понятия «ограничения» и «дефекта» – действительно, уродство какого-либо создания и пространственное ограничение идеального тела находятся на разных уровнях, ибо последнее выражает форму, нормативный принцип или символ, а первое соответствует лишь недостатку и просто замутняет ясность символизма. Как бы то ни было, открытое Богом путём ограничения вещей, наделения их дефектами, а в отношении человеческого субъекта – лишением вещей или качеств – это «небожественная», а значит, «иллюзорная» или «нереальная» сущность всего, чем Он не является.
Все вещи суть лишь случайные проявления единственной и универсальной сущности – Бытия, которое всегда остаётся нетронутым по отношению к своим порождениям; оно проявляет, не будучи проявленным. Иными словами, это божественное, творческое действие, которое, начиная с Бытия, порождает всё сущее. Реально Бытие, а не вещи; сущность, а не её случайные проявления; неизменное, а не изменяющееся. Раз это так, как бы могли вещи не быть ограничены, как бы могли они не подтверждать своими многочисленными ограничениями единство божественного Слова, а значит, и Бога? Ибо универсальная сущность есть не что иное, как Слово творения, «Да будет!», породившее все вещи.
Слово «существовать» подразумевает также «иметь качества», но также и «иметь ограничения», даже дефекты. Мы уже отметили, что вещи ограничены не только сами по себе, но и по отношению к нам; они ограничены и эфемерны, и в то же время они избегают нас, будь то благодаря их отдалённости в пространстве или отдаляющей их судьбе. Это вновь позволяет нам «всюду видеть Бога», ибо если Бог проявляет свою реальность, своё изобилие и своё присутствие в акте дарования, Он проявляет нашу относительность, нашу пустоту, наше отсутствие – по отношению к Нему, – устраняя, то есть, так сказать, забирая дарованное Им.
Подобно тому, как качества выражают бытие на его уровне существования, так и ограничения выражают, в обратном смысле слова, метафизическую нереальность вещей. Таков иной способ «всюду видеть Бога»: ведь каждая существующая вещь тем самым «нереальна» по сравнению с абсолютной Реальностью, а нам следует во всём различать не только аспекты бытия, но и «ничтожность» мира перед Богом – другими словами, его метафизическую нереальность. И именно само бытие[51] предоставляет нам «сущность» этого «ничто»: вещи нереальны или иллюзорны лишь в той мере, в какой они вплетены в ткань бытия и тем самым отдалены от божественного Духа.
Качество, как мы уже сказали, выражает бытие на уровне самого бытия. Аналогичным образом можно сказать, что дефект выражает ограничение исключительно отрицательным и случайным образом. Ограничение определённым образом стоит между бытием и небытием: оно положительно в той мере, в какой очерчивает форму-символ, и отрицательно в той мере, в какой искажает эту форму, пытаясь вернуть её к неопределённости сущности, но «снизу». Скажем мимоходом, что эта древняя путаница между надформенным и бесформенным позволяет постичь «абстрактное» или «сюрреалистическое» искусство. Однако хотя форма и обладает положительной функцией благодаря своей силе выражения, она в то же время ограничивает выражаемое, и в том её сущность: самое прекрасное тело подобно застывшему фрагменту океана невыразимой благодати.
Ко всем этим категориям бытия, субъективным и объективным, мы можем добавить категории символизма. Хоть каждое явление по необходимости является и символом, так как бытие по своей сути является выражением или отражением, необходимо всё же различать степени содержания и доступности: например, существует не ограничивающееся количественным отношением различие в степени между прямым символом (например, солнцем) и непрямым, квази-случайным символом. Кроме того, существуют и отрицательные символы, которые могут быть предельно доступными, имея при этом туманное содержание. Не следует также забывать о двойном значении многих символов, хотя и не самых непосредственных из них. Наука о символах – не просто знание традиционных символов – происходит из качественного значения сущностей, форм, пространственных направлений, чисел, природных явлений, положений, отношений, движений, цветов и прочих свойств или состояний вещей. Здесь мы говорим не о субъективных оценках, ибо космические качества упорядочены в соответствии с Бытием и согласно иерархии, значительно более реальной, чем индивидуальная. Следовательно, они не зависят от наших вкусов, или скорее определяют их в той мере, в которой мы сами подчиняемся Бытию. Мы соглашаемся с качествами в той степени, в какой сами носим «качественный» характер[52]. Символизм, связанный с природой или закреплённый в сакральном искусстве, также соответствует образу «видения Бога повсюду» при условии, что это видение спонтанно благодаря глубокому знанию принципов, на которых построена наука символов. Эта наука в определённых моментах совпадает с «различением духов», которое она переносит на план форм или явлений, отсюда и его тесная связь с религиозным искусством.
Каким же образом в таком случае вещи символизируют Бога или «божественные качества»? Нельзя сказать, что Бог является этим деревом или что это дерево является Богом. Однако можно сказать, что в определённом смысле дерево «не отличается от Бога» или что, не будучи несуществующим, оно никоим образом не может не быть Богом. Ведь дерево сперва обладает бытием, затем жизнью, отличающей его от минералов, затем своими собственными качествами, отличающими его от других растений, и, наконец, своим символизмом: всё это необходимо не только для того, чтобы «не являться небытием», но также и ради утверждения Бога в том или ином отношении: жизнь, творение, величие, осевая неподвижность или щедрость. Мы говорим «не являться небытием», но в определённом смысле лишь Бог «не является небытием». Лишь Он есть «не-небытие» – здесь двойное отрицание в одном слове имеет свой смысл. Такого рода истины могут (косвенным образом или исказившись) породить пантеизм и идолопоклонство, но это не лишает их истинности и, следовательно, по меньшей мере оправданности на своём уровне.
Символизм не имел бы смысла, если бы не являлся условным, но всегда осознанным способом восприятия Единства, ибо «всюду видеть Бога» означает прежде всего постичь Единство – Атман, Самость – в явлениях. Согласно Бхагавад-Гите, знание, видящее во всём сущем уникальную, неустранимую, неделимую, хоть и распылённую по разным вещам сущность, происходит от саттвы («ясного», «возвышающего», «соответствующего Бытию (Sat)» стремления). Далее там говорится: «Знание, посредством которого видят разделённость сущностей различных созданий из-за множественности тел, происходит от раджаса («огненного», «расширяющего» стремления). Закрытое знание, порождающее привязанность к какому-то частному предмету, без учета всеобщей причины, происходит от тамаса («тёмного» и «нисходящего» стремления)» (XVIII, 20–22).
50
Именно в этом смысле Мейстер Экхарт мог бы сказать: «Чем больше он богохульствует, тем сильнее прославляет Бога».
51
Бытие реально и «божественно» в сравнении с существующими вещами и в той степени, в какой оно является причиной, но оно ограничивающе и «демиургично» в сравнении с Богом, который в акте творения в некотором иллюзорном смысле ограничивает Себя, если здесь можно употребить такое выражение. Мы говорим об иллюзорности этого состояния, ибо Бог неизменен и непреходящ.
52
Лишь весьма испорченный человек способен не видеть качественной и объективной разницы между благородным и подлым, если он не смотрит с трансцендентной точки зрения недифференцированного Атмана, которая совершенно отличается от разрушительного и иконоборческого эгалитаризма. Как бы то ни было, именно это знание качественных явлений позволяет безжалостно замечать отклонения современного искусства и разрывать завесу его фальшивой тайны.