…Произошло следующее. Кирон пользовалась всеобщей симпатией домашних и соседей; даже свекровь любила ее. Поэтому, когда Кирон серьезно заболела и доктор рекомендовал переменить климат, ее муж и свекровь без колебаний оставили дом и дела и уехали в чужие места. Рассудительные деревенские философы были единодушны во мнении, что надеяться на выздоровление от перемены климата и поднимать такую суматоху ради жены — не что иное, как крайняя степень современной бесстыдной изнеженности.
— Разве до сих пор ни у кого жена тяжело не болела? Неужели там, куда Шорот решил отправиться, люди бессмертны и разве есть такая страна, где бы не исполнялись предначертания судьбы? — спрашивали они.
Но Шорот и его мать не прислушивались к этим разговорам, в то время жизнь милой их сердцу Кирон была для них дороже всей деревенской мудрости. Человек часто впадает в заблуждение, когда близкому существу угрожает беда.
Шорот поселился в Чандернагоре, в доме с большим садом, и Кирон выздоровела, хотя до сих пор еще не вполне окрепла. Ее осунувшееся лицо и ввалившиеся глаза вызывали сострадание; при взгляде на нее сжималось сердце и невольно думалось: с каким трудом победила она болезнь!
Однако молодая женщина страдала от скуки. Характер у нее был общительный и веселый, а на новом месте она не занималась ни хлопотами по хозяйству, ни разговорами с соседками, думать же целый день о своих недомоганиях она не любила. Ей надоело ежечасно отмерять лекарства, принимать их, соблюдать диету.
…Вот о чем спорили муж и жена в бурный вечер, плотно закрыв двери и окна своей комнаты.
До тех пор пока Кирон возражала, словесный поединок велся равными силами, но стоило ей чуть отвернуться от Шорота, понурить голову и замолчать, как несчастный, беспомощный супруг оказался обезоруженным. Он уже был готов признать свое поражение, как вдруг послышался крик слуги-носильщика.
Шорот встал и открыл дверь. Оказалось, что в реке затонула лодка и какой-то мальчик-брахман вплавь добрался до их сада.
При этом известии от самолюбивого упорства Кирон не осталось и следа. Она тотчас же достала для пострадавшего сухую одежду, согрела немного молока и велела позвать его в свои комнаты.
У мальчика были длинные волосы, огромные глаза и на лице — никаких признаков растительности. Кирон покормила его, а затем спросила, кто он и откуда.
Мальчик рассказал, что он из трупы бродячих актеров и зовут его Нилканто. Они были приглашены для представления неподалеку отсюда, в дом господ Сингх. Что сталось с его товарищами после того, как лодка перевернулась, он не знает; он хорошо плавает, и ему удалось спастись.
Нилканто так и остался жить в доме. При одной мысли о том, что мальчик едва не погиб, сердце Кирон переполнялось глубоким состраданием.
«Ну вот и хорошо, — решил про себя Шорот, — у Кирон появилось новое занятие. Теперь можно будет остаться в Чандернагоре еще некоторое время».
Свекровь тоже была довольна неожиданным происшествием, видя в нем новое средство для приобретения благочестивых заслуг. Нилканто же, вырвавшись не только из когтей смерти, но и из рук старшины труппы, был просто счастлив, попав в эту богатую семью.
Но спустя некоторое время отношение Шорота и его матери к мальчику стало меняться. «Больше в нем нет необходимости, — думали они, — и чем скорее удастся от него избавиться, тем лучше».
Нилканто начал тайком курить из хукки[45] Шорота, забавляясь бульканьем в ней воды. В дождливую погоду ему доставляло удовольствие, держа над головой любимый шелковый зонт Шорота, бродить по улицам в поисках новых знакомств. Подобрав как-то беспризорную собачонку, Нилканто вскоре так ее избаловал, что она без зова появлялась в тщательно прибранной комнате Шорота и оставляла неизгладимую память о своем посещении грязными следами всех четырех лап на белоснежном покрывале. Кроме того, вокруг Нилканто собралась орава мальчишек, из-за чего ни один зеленый плод манго в этом году так и не успел дозреть в рощах Чандернагора.
Кирон, несомненно, слишком баловала Нилканто. Шорот и его мать не раз указывали ей на это, но молодая женщина не обращала на их слова никакого внимания. Взяв старую рубашку и носки Шорота и купив новые дхоти, чадор и башмаки, она одела мальчика, как господина. То и дело она призывала Нилканто к себе, чтобы приласкать его и одновременно развеять скуку.
Нередко Кирон, улыбаясь, усаживалась на кровать, ставила рядом коробочку с бетелем, а служанка, просушивая ее влажные после купанья волосы, встряхивала и расчесывала их; Нилканто же становился рядом и исполнял сцены из «Наля и Дамаянти»[46], сопровождая пение стихов выразительными жестами. Так незаметно пролетали долгие послеполуденные часы. Кирон, пытаясь включить в число зрителей мужа, сажала его рядом с собой. Но лицо Шорота выражало такое безразличие и скуку, что пыл Нилканто в значительной степени пропадал. Иногда приходила и свекровь в надежде услышать святое имя бога, однако вскоре ее набожность побеждалась давней привычкой к послеобеденному сну, и она уходила к себе.