Слезы лились у нее по щекам.
— Света, так Леша тебе звонил. Сказать хотел. И сестра Анина тоже. Она и похороны организовала.
Тетя Люба замолчала, думая о чем-то своем, а потом опять обратилась ко мне.
— Света, ты из вагона пока выходи, мы сейчас с бабами закончим здесь, и домой поедем. Там, возле остановки, муж мой на машине меня ждёт. Да ты ж его знаешь. Ну, иди, иди.
Я шла по вагону к выходу, словно во сне. Куда-то, мимо меня, неслись слова баб.
— Как же она так, на похороны то не приехала?
— Может, правда не знала?
— Да Лизавета мне клялась, что позвонила девчонке, а та ей, дескать, сказала — она мне никто, не поеду, и не звони больше.
— Нет, ты, что хошь, Галина, говори, но я Светку знаю. Не могла она на похороны бабки не приехать. Одна она у нее…
Я, словно во сне, вышла на перрон, и пошла по тропинке к лесу. Кто-то схватил меня за руку.
— Ты куда, тут волки с зимы еще по лесу шастают, а уж сумерки.
Это был дядя Ваня, отец Лешки.
— Дядя Ваня… Я… Баба Нюра….
И уткнувшись носом в его куртку, я разрыдалась. Как же так? Баба Нюра, единственный родной мне в этой жизни человек. Единственный. И как же так, как так? Я даже не попрощалась…
Домой меня не пустили. Дядя Ваня с тетей Любой привезли меня сразу к себе. Тетя Люба усадила за стол, налила тарелку щей.
— Света, ты голодная, поди? Ты поешь.
Я даже не спрашивала, как все произошло. Они все рассказали сами.
Первым начал рассказ дядя Ваня.
— Понимаешь, Света, она вьюшку рано закрыла, и угорела, это бывает. Часто бывает.
Он говорил, что-то еще, но у меня, словно красной тряпкой замахали перед глазами.
— Дядя Ваня, она не могла! Не могла она угореть.
— Угорела, Света. Я сам читал заключение о смерти.
— Леша, — я схватила своего школьного друга за руку, — Леша, ты же помнишь, у нас нельзя полностью закрыть вьюшку. Бабушка всегда боялась угореть. У нее же вся семья угорела. Вся.
Дядя Ваня внимательно посмотрел на меня.
— А вот с этого момента, поподробнее, доченька, поподробнее.
— Так я про бабушкину семью почти ничего не знаю.
Рядом на стул присел Лешкин дед.
— А ты, дочка, про вьюшку расскажи. Почему не могла угореть, Анна то?
— Когда печку перебирали, это было лет семь тому назад, бабушка попросила печника вьюшку короче сделать, чтобы всю трубу не перекрывала. Тот — ни в какую! Говорит, тянуть будет сильно, выдувать тепло. Так мы потом сами три дырки проделали.
— Так уж и сами?
— Ну, я помогал, — сконфуженно признался Лешка.
— А пошто сразу не сказал? — нахмурился дед.
— Забыл я, деда, забыл. Давно это было.
— А почему мне не позвонили, почему мне не сказали? — Я никак не могла понять, почему мне не сообщили о смерти бабушки.
— Так, это, мы звонили, — дядя Ваня явно был чем-то смущен, — и сестра Нюры звонила.
И вдруг, о чем-то задумавшись, резко повернулся к Маше.
— Маша, ты же тоже звонила.
Машка Прилегина, она училась на два класса ниже нас с Лешкой, постоянно бегала за нами и сейчас смотрела на меня, поджав губы.
— Да, — немного помолчав, выдавила девчонка. — Я звонила, только телефон не отвечал.
— Маша, — Лешка нахмурил брови, — так, ты звонила?
— Я только раз набрала… я боялась, что Светка приедет,… и ты… опять за ней бегать начнешь. А потом тётя Лиза, сестра бабы Ани, сказала, что Света не приедет, что она не хочет приезжать.
— Машка, ты соображаешь, что ты несешь?
Они еще о чем-то разговаривали, спорили, а я тихонько проскользнула в сенки, и вышла на улицу.
Полнолуние. Луна громадным жёлтым шаром висела почти над самой головой, освещая улицу призрачным синеватым цветом. Я прошла два дома до родной калитки. Отворила, вошла во двор.
Мне было почему-то страшно, и я не пошла в дом, а пошла по огороду в нашу старую баньку. Несколько лет назад она совсем покосилась, и баба Нюра позвала соседа, глянуть, можно ли её отремонтировать, на что получила категорический вердикт — строить новую. Новую баню построили ближе к дому, а старая так и осталась на самом берегу озера. Сейчас меня, почему-то, неудержимо потянуло именно в старую баню. Тут было тихо и прохладно даже в самые жаркие дни. Я села на лавку и задумалась. Вот ведь как жизнь повернула. Была родная бабушка… и не осталось никого.
На окошке лежал огарок свечи, я запалила его и осмотрелась.
В дальнем углу полка что-то лежало. Странно. Что это может быть? Пожалуй, кроме меня тут никто и не бывал с тех пор, как построили новую. А я, точно, ничего не оставляла.
Любопытство взяло верх, и я потянула на себя сверток. Совсем небольшой, но довольно увесистый. Развернула ткань и… обомлела.