Это был специальный агент ФБР Майкл Мейвенс.
– Вы, – процедил сквозь зубы Давид. – Что вам нужно от нас? Вам не кажется, что вы принесли уже достаточно горя моей семье, агент?
– Я вовсе не хотел никому принести горе, сэр.
– А теперь…
– А теперь мне нужна ваша помощь.
Сдержав вздох, Давид поднял руки к обручу «Ока разума». Связь передающего устройства с корой его головного мозга нарушилась, и он ощутил легкое покалывание на коже.
Неожиданно его окутала жаркая римская ночь.
Римский Форум стал меньше. На мостовой валялись крупные обломки мрамора, побуревшие на сколах, трескающиеся в дурном воздухе города. Из величественных древних сооружений уцелела лишь горстка колонн и поперечин, они торчали из земли, будто обнажившиеся кости. В расселинах между плитами мостовой росла чахлая, болезненная городская трава.
Странно, но и среди кричащей толпы туристов двадцать первого века Мейвенс в своем сером костюме смотрелся так, словно здесь ему было не место.
Майкл Мейвенс отвернулся и смотрел на Хетер. А ее широко раскрытые глаза играли жемчужным переливом – такую картину могли создавать только миниатюрные генераторы питания червокамеры, установленные в виде имплантатов на сетчатке глаз. Давид взял Хетер за руку. Она ответила ему легким рукопожатием.
Мейвенс встретился взглядом с Давидом и понимающе кивнул, но не отступился.
– Нам надо поговорить, – настойчиво сказал он. – Это важно, сэр.
– О моем брате?
– Да.
– Хорошо. Пойдемте с нами в гостиницу. Это не так далеко.
– С удовольствием.
Давид пошел между руин Форума, заботливо обводя Хетер вокруг обломков. Хетер поворачивала голову, будто видеокамеру на штативе. Она все еще была погружена в великолепие и славу давно умершего города, и в ее глазах поблескивали искажения пространства-времени.
Они добрались до гостиницы.
По дороге от Римского Форума Хетер почти не разговаривала.
Давид поцеловал ее в щеку, и она ушла в свою комнату. Там она, не включая свет, улеглась на кровать и стала смотреть в потолок сверкающими червокамерными глазами. Давид с нелегким сердцем осознал, что не имеет понятия о том, куда смотрит Хетер и что она видит.
В другой комнате его ожидал Мейвенс. Давид приготовил им напитки, воспользовавшись содержимым мини-бара: себе – солодовый виски, агенту – бурбон.
Мейвенс непринужденно проговорил:
– Знаете, Хайрем Паттерсон простирает свое влияние во все сферы нашей жизни. Просто ужас какой-то. Я вот сейчас зашел к вам в ванную, чтобы вытащить кусочек шпината, застрявший между зубов, – и воспользовался червокамерным зеркалом. У моей жены дома – червокамера-нянька. Мой брат с женой пользуются червокамерным монитором, чтобы следить за своей тринадцатилетней дочкой, опасаясь, как бы она не попала в беду. И так далее. Подумать только: эта технология – чудо века, а мы пользуемся ею для таких тривиальных вещей.
Давид равнодушно отозвался:
– Покуда червокамера будет продаваться, Хайрему безразлично, для чего мы ее употребляем. Может быть, вы расскажете мне, зачем проделали такой долгий путь ко мне, спецагент Мейвенс?
Мейвенс сунул руку в карман помятого пиджака и вынул диск размером с ноготь. Сжав его двумя пальцами, он повертел его, как монетку, и Давид увидел, как на поверхности диска сверкнула голограмма. Мейвенс аккуратно положил диск на маленький полированный столик рядом со своим стаканом.
– Я разыскиваю Кейт Манцони, – сказал он. – И Бобби Паттерсона, и Мэри Мейз. Я вынудил их прятаться. Я хочу вернуть их. Помочь им заново выстроить свою жизнь.
– А я что могу поделать? – невесело спросил Давид. – Если на то пошло, к вашим услугам все ресурсы ФБР.
– Только не для этого. Правду говоря, агентство от этой троицы отказалось. А я нет.
– Почему? Хотите их еще сильнее наказать?
– Вовсе нет. – Мейвенс явно был задет. – Дело Манцони было самым первым в истории процессом, на котором фигурировали улики, собранные с помощью червокамеры. И мы совершили ошибку. – Он устало улыбнулся. – Я проверял. Вот ведь что поразительно… Червокамера – самое потрясающее устройство в мире для проверок. Понимаете, теперь есть возможность с помощью червокамеры считывать очень много разновидностей информации: в частности, содержимое памяти компьютеров и устройств для хранения записанной информации. Я тщательно проверил то оборудование, которым Кейт Манцони пользовалась во время предполагаемого совершения преступления. И в конце концов я установил, что Манцони с самого начала говорила правду.
– То есть?
– То есть в преступлении был виновен Хайрем Паттерсон – хотя уличить его будет трудно даже с помощью червокамеры. И он подставил Манцони. – Мейвенс покачал головой. – Я знал журналистские работы Кейт Манцони и восхищался ими задолго до начала процесса. То, как она сбросила покров с «Червятника»…
– Вы не виноваты, – спокойно произнес Давид. – Вы просто делали вашу работу.
Мейвенс хрипло проговорил:
– Я запорол эту работу. И не только эту. Но те, кому я навредил – Бобби и Кейт, – исчезли. И они не единственные.
– Прячутся от червокамеры, – уточнил Давид.
– Конечно. Она всех изменяет…
Так и было. В новых условиях открытости бизнес процветал.
Преступность снизилась до такого минимума, что дальше, казалось, уже некуда – то есть на преступления теперь шли только психически нездоровые люди. Политики осторожно нащупали линию поведения в новом мире со стеклянными стенами, при том что каждый их шаг был открыт для глаз зорких, всевидящих граждан и в настоящем, и в будущем времени.
Почти все нации успели принести друг другу извинения. Уцелевшие религии, созданные заново и очистившиеся, освобожденные от коррупции и алчности, опять выходили на свет и – как казалось Давиду – начинали исполнять свою истинную миссию, то есть удовлетворять жажду человечества в сверхъестественном.
От высшего к низшему. Даже манеры поведения изменились.
Люди словно бы становились более терпимы, легче мирились с особенностями и недостатками друг друга – потому что каждый знал: он тоже является объектом наблюдения и критики.
Мейвенс сказал:
– Ощущение такое, будто бы мы все стоим на темной сцене. А потом вспыхивают все огни рампы и прожектора, зажигается свет в зале, и мы видим все-все, вплоть до балкона, – хотим мы этого или нет. Наверное, вы слышали про всеобщее наблюдение? Это следствие того, что у всех теперь есть червокамеры и все наблюдают за всеми. Неожиданно наша нация наполнилась осторожными, предупредительными гражданами. Но это может быть опасно. Некоторые люди доходят до помешательства на шпионстве, они стараются не делать ничего такого, что позволило бы другим заподозрить их в отклонениях от нормы. Как будто живешь в деревушке, где все любят посплетничать.
Правда, все-таки червокамера поспособствовала и хорошим делам. Взять, к примеру, хотя бы «Открытые небеса».
«Открытые небеса» – это была старинная мечта президента Эйзенхауэра о международной прозрачности. Еще до появления червокамеры началось применение методов воздушной разведки, искусственных спутников, вели свою работу инспекторы по контролю за вооружениями. Но все эти методы имели свои ограничения: инспекторов могли выдворить из страны, шахты для пуска ракет могли замаскировать.
– А теперь, – продолжал Мейвенс, – в этом удивительном червокамерном мире мы следим за ними и знаем, что они следят за нами. И ничего не спрячешь. Всегда можно проверить, как выполняются соглашения по сокращению вооружений, вооруженные конфликты утихли, поскольку одна сторона прекрасно знает, чем занимается другая и какие у нее намерения. И не только это. Простые граждане тоже наблюдают за всем по всей планете…