И все это время цепочка маленьких предков человека цеплялась за жизнь, прячась в глинистых норках по берегам внутренних морей, от которых посреди смертельной марсианской пыли остались жалкие лужицы.
Давид рассказывал о том, что Земля в эту эпоху была совсем иной. Тектонические сдвиги сбили все материки в единый гигантский континент – самую большую массу суши за всю историю планеты. Территории тропиков занимали необъятные пустыни, вершины гор были покрыты ледниками. Ближе к центру континента климат резко колебался от убийственной жары до мертвящего мороза.
И этот и без того хрупкий мир страдал еще от одной напасти: большой избыток углекислого газа добавлял к жуткому климату парниковый эффект.
– Особенно страдала животная жизнь. Она почти опустилась до уровня обитания в лужах. Для нас, можно считать, все кончено, Бобби. Избыток углекислоты отступает туда, откуда он взялся: в глубокие расселины на дне морей, в грандиозные выбросы из вулканических пород. Именно оттуда газы вышли на поверхность Земли и стали ее отравлять. И скоро этот чудовищный материк распадется на части. Но только не забывай: уцелела. На самом деле выжили наши предки. Думай об этом. Если бы не так, нас с тобой тут не было бы.
Разглядывая мелькающую перед глазами смесь рептилий и грызунов, Давид постарался утешить себя этой мыслью, но получилось у него не слишком хорошо.
Они миновали рубеж вымирания и ушли в еще более далекое прошлое.
Оживающая Земля выглядела совсем иначе. Не осталось и следа гор. Давние предки человека цеплялись за жизнь по берегам громадных внутренних морей, на протяжении веков то разливавшихся, то почти пересыхавших. Медленно, через миллионы лет, когда удушливые газы убрались под поверхность, на планету вернулся зеленый покров.
Предок людей предстал в виде медлительного, ходящего вперевалку животного, покрытого короткой тусклой шерстью. Но по мере того, как мимо проносились поколения, нижняя челюсть самки удлинялась, черепная коробка словно бы таяла, и наконец она словно бы потеряла зубы и ее морда стала больше походить на клюв. Потом и шерсть пропала, нос вытянулся вперед. На взгляд Бобби, это существо почти ничем не отличалось от ящерицы.
Он понимал на самом деле, что приближается к таким глубинам прошлого, где огромные семейства животных – черепахи, млекопитающие, ящерицы, крокодилы и птицы – сливаются в одну прагруппу. Группу рептилий.
А потом, на глубине более трехсот пятидесяти миллионов лет, предок снова видоизменился. Голова самки стала более тупой, конечности – короче и толще, туловище приобрело более прямолинейные формы. Вероятно, теперь это была амфибия. Наконец короткие лапы стали плавниками, а потом и плавники убрались внутрь туловища.
– Жизнь уходит с суши, – прокомментировал Давид. – Последний из беспозвоночных – может быть, скорпион – уползает в море. На суше растения скоро утратят листву и перестанут тянуться вверх.
И после этого на суше останутся только самые простые формы жизни, покрытые панцирем…
Неожиданно Бобби словно бы погрузился в воду. Уходящая с суши праматерь переселилась на мелководье.
В воде было тесно. Ниже располагался коралловый риф, протянувшийся в млечно-голубую даль. Он был украшен чем-то вроде гигантских цветов на длинных стеблях, и между этими «цветами» сновало великое множество заключенных в раковины и панцири существ, искавших себе пропитание. Бобби узнал моллюсков, похожих на наутилусов, увидел гигантских аммонитов.
В этом мире предок человека представлял собой маленькую, похожую формой на нож неприметную рыбку, одну из метавшейся туда-сюда стайки. Их движения были настолько же сложными и нервическими, как у большинства современных видов рыб.
Вдалеке появилась акула. Ее силуэт нельзя было спутать ни с чем даже в такой глубине веков. Стайка рыб, опасаясь акулы, торопливо уплыла прочь. У Бобби в сердце шевельнулось сочувствие к далеким предкам.
Давид снова прибавил скорость. Четыреста миллионов лет, четыреста пятьдесят…
Ассорти экспериментов эволюции. Хрупкие тела предков покрывались то одной, то другой костяной броней. Некоторые из них протянули не больше пары поколений. Казалось, эти примитивные рыбы не имеют особых планов на будущее. Бобби было понятно, что жизнь занимается сбором информации и накоплением уровня сложности и что эта информация затем будет храниться в самих структурах живых существ. Ее накопление происходило болезненно, на протяжении многих и многих поколений, ценой страданий и гибели. А сейчас, при обратном просмотре, эта информация, казалось, терялась почти равнодушно и беспечно.
… А потом в одно мгновение уродливая примитивная рыба исчезла. Давид замедлил скорость падения.
В этом древнем море рыбы не водились. Далекий предок человека тут был всего лишь белесой тварью, похожей на червя. Существо ползало по подернутому рябью песку на мелководье.
Давид сказал:
– Начиная отсюда все становится значительно проще. Тут только совсем немного водорослей. А на рубеже миллиарда лет останутся одни одноклеточные – и так вплоть до самого начала.
– До этого еще далеко?
Давид негромко проговорил:
– Бобби, мы только начали. До этой точки нам еще три раза по столько нужно пройти.
Спуск продолжился.
Предок оставался примитивным червем, его очертания едва заметно менялись. Но вдруг он преобразился в комок протоплазмы посреди коврика водорослей.
А когда братья опустились еще ниже, остались одни только водоросли.
Неожиданно навалилась тьма.
– Проклятье, – вырвалось у Бобби. – Что случилось?
– Понятия не имею.
Давид унес себя и Бобби еще дальше. Миллион лет, еще миллион. Но глобальная тьма не отступала.
Наконец Давид прервал связь с предком из того периода – микробом или простейшей водорослью – и вынес фокус червокамеры на поверхность, а потом поднял его на тысячу километров выше чрева Земли.
Океан был белым, от полюса до экватора его покрывал лед.
Огромные пласты льда были изборождены складками и ущельями длиной в несколько сотен километров. Над ледяным горизонтом вставал серпик Луны. Ее словно бы покрытый оспинами лик не изменился с настоящего времени. Даже в эту невероятно древнюю эпоху Луна была жутко старой. Но светила Луна в отраженном свете Земли почти так же ярко, как если бы на нее падали прямые лучи Солнца.
Земля стала удивительно яркой – возможно, в этом она даже превосходила Венеру. Жаль, некому было сравнить.
– Ты посмотри, – выдохнул Давид.
Где-то неподалеку от экватора Земли виднелась округлая впадина с довольно гладкими стенками и невысоким зубчатым валом посередине. – Это же кратер. Очень древний. Лед, покрывающий планету, лежит давно.
Они продолжили спуск. Мелькающие детали ледяного покрова – трещины и выступы на поверхности льда, снежные холмы, похожие на песчаные дюны, – все это слилось в жемчужную гладкость. Но глобальное оледенение продолжалось.
Неожиданно после углубления еще на пятьдесят миллионов лет льды растаяли – будто изморозь на нагретом стекле. Но стоило только Бобби ощутить облегчение, как льды образовались снова и опять покрыли всю планету от полюса до полюса.
Еще трижды таяли льды, пока наконец не исчезли окончательно.
А когда исчезли, перед братьями предстала планета, которая была похожа и не похожа на Землю. Тут были синие океаны и материки. Но все материки были пустынны, их покрывали горы с ледяными вершинами или красно-бурые пустыни, и их очертания были совершенно незнакомы Бобби.
Он наблюдал за медленным вальсом континентов, а они подплывали все ближе и ближе друг к другу, повинуясь слепым порывам тектоники, и сбивались в единую гигантскую массу суши.
– Вот и ответ, – мрачно произнес Давид. – Суперконтинент, то соединяющийся, то распадающийся на части, служит причиной оледенений. Когда эта штука рвется на куски, создается более протяженная береговая линия. Это стимулирует развитие жизни – а сейчас здесь живут только микробы и водоросли во внутренних морях и на мелководье океанов. Жизнь забирает из атмосферы избыток углекислоты. Парниковый эффект отступает, солнце светит немного более тускло, чем в наше время…