- Будем надеяться, что здесь не придется бить ногой по противным рожам сектантов! Хотя Сурку я бы с большим удовольствием заехал!
Затем Николаев поставил ногу на низкий выступ, потянулся и достал пальцами верхнюю часть забора. Резкий рывок - и послушное натренированное тело взлетело вверх. Еще одно мгновение, и он легко приземлился на сухую траву. Николаев бесшумно поднялся. Замер. Огляделся. Вокруг было тихо. Что же, как говорится, лиха беда начало...
3
Уже давно стемнело, и музей вблизи выглядел огромной темной глыбой. Вдоль короткой аллеи не горел ни один фонарь. Поэтому и парк, и сам дом напоминали чем-то заброшенный замок. Унылость этой картине предавал едва различимый тусклый свет, исходящий от одинокой сигнальной лампы на воротах. Возможности этого освещения были настолько ограничены, что уже на середине аллеи не было видно ни зги...
На всякий случай Николаев сошел с дорожки и, осторожно ступая, направился к дому. Обошел его вокруг. Остановился у окна, прислушался: разумеется, тишина. Алексей осторожно провел ладонью по оконной раме. Надавил - нет, закрыто на щеколду.
Он подошел к другому окну - бесполезно. Тот же самый результат. Как же быть?
Постепенно менялась погода. Откуда-то подул ветер, в парке зашуршали листья, и, ели бы кто-то подошел сейчас сзади, его шаги было бы трудно услышать. Николаев замер, внимательно всмотрелся в темноту - кроме огромных деревьев, которые приобрели благодаря темноте мрачные очертания, ничего не было видно. Где-то мерцал свет лампы. Листья деревьев, покачиваясь от ветра, периодически закрывали и этот единственный источник света.
Николаев прислушался. Звуков было настолько много и они были столь разнообразны, что он понял: прислушиваться бесполезно. Поднял голову - что-то привлекло его внимание. Окно второго этажа давало какой-то странный отблеск. Неужели открыто?.. Он подошел к дереву, стоящему ближе всех к дому. На секунду мелькнула дурацкая мысль: что это? Дуб, липа, клен?.. Усмехнулся - что за ерунда порой лезет в голову! Нащупал рукой ветку, поставил ногу на едва заметный выступ, через мгновение легко оторвался от земли.
Вгляделся в окна второго этажа. Поднялся еще выше. По шершавой гибкой ветке приблизился к окну. Кажется, эта ветка выросла специально, чтобы он смог попасть внутрь, не привлекая лишнего внимания.
Есть! Это окно открыто!
Мысленно подбадривая себя, Николаев потянулся к окну, легко толкнул раму. Ура! Подалась!.. О, радость болельщика от ловко забитого мяча. Наконец-то! После стольких испытаний судьба должна была сделать ему подарок!
И сделала, Николаев оказался в комнате...
ПОБЕДА!
Если бы в этот момент кто-нибудь (предположим, преподаватель по логике или врач-психотерапевт со спецкурсов) спросил Леху Николаева, на кой черт он забрался в этот явно пустой дом, где пока не чувствуется следов никакого Суркова, то скорее всего любопытный не получил бы никакого вразумительного ответа. Алексей пришел сюда, руководствуясь лишь одним соображением, имеющим ненаучные свойства, - интуицией. Ох уж эта интуиция! Тем более с подачи женщины...
4
Каким бы ни был Леха Николаев шалопаем, все-таки кое-что служба в Управлении ему дала. Что ни говори, а тренинг есть тренинг. Он осторожно прокрался вдоль стены к двери, незаметно ее приоткрыл и вновь прислушался...
Тишина. Николаев прислонился щекой к дверному косяку и на мгновение закрыл глаза. Пустой темный дом, гнетущая тишина... Он вдруг подумал, что тишина может быть и говорящей, и зловещей, она может быть многозначительной, она может указывать на что-то... Но здесь! Тишина в старом музее была никакой. Где-то миролюбиво тикали часы, еда слышный здесь, в огромном доме, ветер раскачивал скрипучие деревья, тонкая ветка билась в окно в соседней комнате. Все было похоже на то, что дом, воспользовавшись свободной минуткой, пока хозяева отсутствуют, решил пожить своей собственной жизнью.
Он вышел в коридор. Странно, но здесь явно чувствовался легкий запах женской парфюмерии. Он направился вдоль коридора, повернул налево, увидел распахнутые двери. По всей видимости, это был чей-то кабинет... Сделав четыре осторожных шага, на всякий случай - если кто-нибудь вдруг притаился за дверями кабинета - прижался спиной к стене. Не дыша, он миновал "опасное" пространство.
Вновь прислушался к себе - внутренний голос подсказывал, что все его страхи напрасны, что в доме никого нет. Ага, нет! А вдруг как выскочит барабашка какой-нибудь, как цапнет за ногу или еще хуже - положит руку на плечо и спросит вкрадчиво:
- Ну-с, что с вами делать, товарищ Николаев?..
Широкая лестница вела вниз. Здесь было чуть светлее - помогла выглянувшая из-за туч луна. Николаев спустился, не дотрагиваясь до перил. В большой комнате царил полный бардак. Коробки из-под обуви, какие-то полиэтиленовые мешки, бумага с серебристыми узорами, перевернутый торшер, разбившаяся лампочка, осколки посуды и еще бог знает какой мусор - все говорило о спешке людей, покидавших этот дом.
Исход, значит... Ну-ну!
Он облокотился на спинку старого казенного кресла, стоящего рядом с ним, и вдруг невольно чертыхнулся: кресло предательски отъехало вперед. Алексей с трудом удержался, чтобы не упасть. Неожиданно ему стало очень-очень жаль себя. Он вдруг посмотрел на все это со стороны, увидел себя, стоящего посреди чужого дома и не понимающего, что же здесь произошло...
- Сурок! - тихим голосом позвал Николаев. - А-уу! Ты где, мать твою?!
В ответ - тишина. Похоже, что он обманулся: здесь не было никакого Суркова. Хорошо, хоть группу захвата не вызвал.
- То-то бы надо мной посмеялись! Эх, тетя Сима! Что же ты так прокололась?!
Перестав соблюдать все законы конспирации, Алексей с шумом уселся на мягкий диван и обхватил голову руками.
- Какого черта, ну какого лысого черта я ввязался в это дело? Ну, скажите мне... Вечно у меня не все как у людей... У другого наверняка получилось бы!
Тут он неожиданно вспомнил, что хочет пить. Об этом ему напомнил монотонный звук падающих капель. Собирая последние силы в кулак, Николаев поднялся с дивана и отправился на звук. Здесь было что-то похожее на подсобное помещение - царила темнота, и ему было лень искать выключатель. А что теперь скрываться! В доме никого, можно ходить в открытую. И если где-нибудь осталась жива хоть одна лампочка, то грех не воспользоваться плодами цивилизации.