- Я вот еще что хотел сказать... - нехотя проговорил он. - Я чего-то испугался после случая с Пашкой и перестал ходить в секту... Они мне позвонили пару раз, спросили, чего это я пропал. Я им говорю - все, ребята, завязал я с этим делом... Но тут вчера вечером вдруг встретил Лохматого... И он мне встречу на сегодня назначил. В "Поплавке", у Тучкова моста. Сказал, что это очень важно для меня.
Николаев встрепенулся - последние фразы были, как соломинка для утопающего.
- А что же вы сразу не сказали? - воскликнул Алексей. - Это же меняет дело. Товарищ полковник, - обернулся он к Тарасову, - разрешите мне заняться этим?
Сурков под столом незаметно, но довольно чувствительно лягнул Николаева.
- И Сурков тоже хочет присоединиться, - как ни в чем не бывало добавил Алексей.
- Он шутит, Иван Иванович! - воскликнул Сурков. - Ты чего, Леха?!
И выразительно погрозил напарнику кулаком.
- Тихо! - прикрикнул Тарасов и обратился к Кучерову, который уже взялся за дверную ручку и хотел покинуть кабинет: - Подождите... Во сколько они вам назначили встречу?
Глава 4
"Поплавок"
1.
Известный на весь Питер своим ночным стриптиз-баром частный ресторан "Поплавок" принадлежал двум братьям-грекам Константиниди, беженцам из Баку...
Известные трагические события в Баку послужили причиной бегства из Азербайджана не только армян, русских и евреев. Столкнулись со своих насиженных мест и поволжские немцы, и крымские татары, и курды, и турки, и даже немногочисленные ногайцы... Словом, все-все-все. Не осталась в стороне и греческая колония, которая веками селилась возле Старого кладбища. Бежали кто куда, лишь бы подальше от постепенно разгорающегося шовинистического костра.
Братья Константиниди выбрали для себя Питер. Они приехали в северную столицу на двух стареньких "Победах", доверху набитых нехитрым скарбом и многочисленным семейством. И ожидало бы братьев незавидное скитание от одной миграционной комиссии к другой, если бы не судьба. Фортуна, улыбнувшись своей ослепительной улыбкой, протянула им руку. Оказалось, что одна из "Побед", на которой они приехали, когда-то принадлежала самому Хрущеву. Это им сообщил известный питерский коллекционер редких авто. И тут же предложил купить у них машину, причем назвал при этом такую гигантскую для беженцев сумму, что те в первый момент не поверили. Не зная что сказать, братья некоторое время молча и глупо переглядывались, затем старшему хватило ума начать торговаться. Через двадцать минут цифра не только увеличилась вдвое, но и - самое главное! появилась на столе в виде вполне осязаемых долларовых купюр. Константиниди решили больше не искушать мадам Фортуну и тут же ударили по рукам... А на следующий день приобрели за бесценок списанный речной трамвайчик, где решили открыть небольшой ресторан. Над названием тоже долго не думали - кинули в кастрюлю несколько скрученных бумажек, где были написаны подходящие не их взгляд слова и заставили самого младшего Константиниди тянуть. Трехлетний малыш вытянул "поплавок".
И вот теперь ресторан "Поплавок" был навечно пришвартован возле Тучкова моста.
За два часа до начала операции Алексей и Сурков провели разведку местности и все тщательно изучили. Сначала Сурков на чем свет стоит ругал напарника за то, что тот влез в это, на его взгляд, дохлое дело. Но Николаев уперся и стоял на своем до конца - нужно помочь мужику, и баста!
- Да ты пойми, шпана! - горячился Сурков, и у него от возмущения подрагивали толстые щеки. - Он ведь законченный псих, по нему это сразу видно. Его нужно связать и, не мешкая, отправлять в Москву, в Кащенко...
- А почему обязательно в Москву?
- Потому что у нас в городе никто этого психа лечить уже не будет!
- Ладно, кончай, Сурок... Он не псих, он обычный мужик. И у него серьезная проблема. И мы просто обязаны помочь. Если не мы, то кто?
- Смирительная рубашка ему поможет! Ты только вдумайся, что он несет. "Зомби... Сам под машину кинулся... Гипноз..." Начитался "желтой" прессы, вот и несет все подряд, совершенно не думая!
- Но помочь ему все равно надо!
- Обойдется!
- А я говорю - надо...
так они спорили примерно минут десять, потом Сурков неожиданно уступил. Делай что хочешь, махнул рукой он, а я за это не отвечаю...
Проведя рекогносцировку, они наметили места слежения, прикинули, где можно разместить людей, которые будут блокировать подходы к "Поплавку". После этого показали все это на схеме полковнику Тарасову. Для утверждения.
Иван Иванович довольно долго изучал схему, задавал каверзные вопросы и, наконец, видимо удовлетворенный ответами подчиненных, изрек:
- Получается, что все вы предусмотрели, все варианты просчитали и все ходы-выходы перекрыты, так, что ли?
- Так точно! - вылез первым толстый Сурков, он всегда любил лишний раз показать начальству, что предан и верен до последнего.
- Ты тоже так думаешь? - обратился Тарасов к Алексею.
Тот пожал плечами. Ему не понравилось, что полковник трижды упомянул слово "все". Это прозвучало так, словно Тарасов знал что-то такое, о чем его подчиненные не догадывались. Это отдаленно напоминало ситуацию, когда учитель, вызвав ученика к доске, ясно видит допущенную им ошибку, видит, но молчит, исходя из каких-то своих подлых педагогических соображений...
Николаев помрачнел (он не любил загадок), набычился. В нем вдруг заговорил дух противоречия. Если на него вдруг оказывалось самое малейшее давление, то он тут же "выпускал иглы" - стоял на своем до конца, даже если видел, что его позиция ошибочная.
- А чего тут думать... Трясти надо!
Полковник недовольно хмыкнул. Он в глубине души любил Николаева, справедливо считая его неплохим сотрудником, но внешне старался это не показывать. К тому же ему претила внешняя раскованность Алексея, за которую Иван Иванович его не раз прилюдно называл раздолбаем и шпаной. Николаев на "шпану" не обижался. Он был с Лиговки, а там все парни так себя называли.