Природа этого семени ускользала от меня, но я знал, что для местных обитателей оно имело огромное, жизненно важное значение. И время для его пересадки в почву другого мира было уже совсем близко. Мой взгляд был прикован к пальцам существа, которое его несло, и я увидел, что семя заметно разбухло, а сияющие корешки, выходившие из его расколотого конца, существенно удлинились.
Местные обитатели всё прибывали и прибывали, собираясь безмолвной толпой на берегу розовой реки и в промежутках между деревьями воздушной рощи. Некоторые из них, как мне показалось, были вялыми и тонкими, точно исчезающие призраки, и плоть их тел, словно омрачённая болезнью, была тусклой и непрозрачной или являла взору нездоровые пятна теней среди полупрозрачности, которая, очевидно, была нормой для здоровых существ.
На свободном участке почвы этого райского сада рядом с парящим судном была выкопана яма. Я до сих пор не замечал ее, будучи захвачен ошеломляющим потоком новых ощущений. Сейчас она обрела важный смысл, когда существо, несущее семя, вышло вперёд, чтобы уложить его в эту неглубокую ямку и закопать любопытной овальной лопатой из прозрачного металла в золотую субстанцию почвы, которая была похожа на смесь суглинка и сияния вечерней зари.
Толпа отступила назад, оставляя свободное пространство вокруг посаженного семени. В безмолвии ожидающих местных обитателей ощущалось что-то устрашающее и торжественное, точно некое предвкушение грядущей ритуальной церемонии. Смутные, возвышенные, непостижимые образы витали над моими мыслями, как нерождённые солнца, и я задрожал от близости некоего потрясающего чародейства. Но цель всего этого всё ещё оставалась за пределами моего понимания.
Я неясно ощущал чувство предвкушения, владевшее толпой чужаков… а ещё где-то — в самом себе или в тех, кто находился рядом со мной — великую нужду и вопиющий голод, для описания которого у меня не было слов.
Казалось, что до окончания этого этапа ожидания прошли целые месяцы и сезоны, что пять солнц вращаются вокруг нас по сменившимся эклиптикам… Но время и его течение, возможно, подчинялись здесь неведомым мне законам, как и всё прочее в этой иномирной сфере, и не походили на часы и сезоны земного времени.
Наконец свершилось долгожданное чудо. Из золотистого дёрна появился бледный побег. Он вытягивался ввысь зримо и динамично, точно питаемый соками ускоряющихся лет, превратившихся в считанные минуты. Из него проклюнулось множество отростков, в свою очередь расцветших радужной листвой. То был фонтан неостановимого сияния, возносящийся к небесам изумрудно-опаловый гейзер, который принял форму дерева.
Скорость роста была поистине невообразимой, это было похоже на некий божественный фокус. С каждым мгновением ветви умножались и удлинялись, точно пламя, взметнувшееся ввысь под дуновением ветра. Листва расползалась во все стороны, точно россыпи драгоценных камней, внезапно засиявших на ветках. Растение сделалось колоссальным, его мощный ствол колонной возносился к небесам, а его листья ловили в свои тенета пятёрку солнц и опускались вниз, к реке, барке, толпе и невысокой растительности.
Но дерево всё ещё продолжало расти. Его ветви склонялись вниз величественными арками и фестонами, отягощёнными звездоподобными цветами. В нежной сени радужной листвы я видел лица тех, кто стоял рядом со мной вдоль древесных аркад, точно под каким-то райским баньяном. Затем, когда фестоны склонились ниже, я увидел, как на дереве появляются плоды: маленькие шарики, словно созданные из крови и света, сменили на нём стремительно увядшие звездоподобные цветы. Плоды быстро наливались соком, достигая размера груш, и опускались всё ниже, пока не оказались в пределах досягаемости — меня и стоящей в древесной тени толпы.
Казалось, изумительное разрастание древа достигло своей кульминации и, наконец, остановилось. Мы словно оказались под куполом легендарного Древа Жизни, возникшего из сопряжённых энергий Земли и небесного Иномирья.
Внезапно я понял смысл всего происходящего, когда увидел, что некоторые из стоящих рядом со мной местных обитателей срывают и поглощают плоды. Но прочие собравшиеся не присоединились к ним, и я понял, что лишь самые вялые и болезненные существа, о которых я упоминал раньше, ели эти кроваво-красные груши. Похоже, что плоды совершенно излечивали болезнь, так как их тела буквально на глазах становились всё светлее, крапчатые пятна исчезали, и существа начали принимать нормальный вид, присущий их здоровым собратьям.