Да, знала. Но я же не понимала, что твое «уехать» шло рука об руку с «навсегда». И что это не обсуждается. Что мы не будем искать решение вместе. Более того, я оказалась совсем не готова. Особенно в этот вечер. В такой вечер надо веселиться, радоваться жизни, успеху. Я взлетела на такую высоту, на какой никогда еще не была в жизни. Работа, которую я проделала сама, получила премию «Эмми». И я расслабилась. Позволила себе быть абсолютно счастливой.
Почему ты ничего не говорил о том, что Пит делает какие-то шаги? О том, что тебе должны позвонить? О своих планах? Как мог ты принимать такое решение без меня? Я до сих пор злюсь на тебя, Гейб, за то, что в столь важном для нас деле ты исключил меня. Мы же были с тобой двойной звездой. Вращались друг вокруг друга. Утаив свои приготовления, ты все изменил, ты больше не вращался вокруг меня, ты кружился в другом пространстве, вокруг кого-то другого, чего-то другого. Как только ты стал заводить от меня тайны, мы с тобой потеряли наш шанс.
И слезы вдруг хлынули из моих глаз, слезы гнева, слезы печали, слезы смятения и боли.
– Гейб, Гейб, – повторяла я снова и снова, – что ты наделал? Как ты мог? – Наконец я справилась с собой. – Как же ты мог не сказать мне? Как ты мог сообщить мне об этом только сегодня?
Ты протянул ко мне руки, но я сопротивлялась, отталкивала тебя прочь, даже сама удивлялась, откуда взялось столько силы.
– Если бы я знала заранее, мне не было бы так больно, – говорила я. – Если бы мы с тобой вместе обсуждали все это. Неужели ты не понимаешь? Мы с тобой были единое целое. А сейчас ты отрезал меня от себя. Как мог ты строить какие-то планы без меня? Как мог ты строить такие планы без меня?
Ты тоже плакал, из носа у тебя капало и стекало по подбородку.
– Прости меня, – говорил ты. – Я старался как лучше. Я не хотел сделать тебе больно. Прости меня.
– Не хотел, а сделал, – говорила я, задыхаясь. – Больнее, чем можешь себе представить. Больнее, чем нужно было. Теперь я вижу, что ничего для тебя не значу.
– Это неправда.
Ты вытер нос и снова протянул ко мне руки.
– Не смей! – сказала я. – Не смей прикасаться ко мне!
– Люси, пожалуйста, – умолял ты. – Прошу тебя.
Ты уже плакал даже сильнее, чем я.
– Мне нужно, чтобы ты поняла. Я ничего не могу поделать, это сильнее меня. Я должен, даже против своей воли, это единственное, что дает мне ощущение, будто я живу правильно. У меня в мыслях не было сделать тебе больно. К тебе это не имеет никакого отношения.
– Да, ко мне не имеет. Но это имеет отношение не только к одному тебе. Это имеет отношение к нам обоим. Это говорит о том, что ты уничтожил нас с тобой.
Ты посмотрел на меня так, словно я влепила тебе пощечину. А мне этого и хотелось.
– Ничего я не уничтожил… И это не имеет отношения к нам с тобой, Люси. Честное слово. Это имеет отношение только ко мне. Это нужно только мне одному. Во мне что-то сломалось, и это единственный способ поправить. Я думал, ты поймешь. Ты же всегда меня понимала…
Но нет, на этот раз я не поняла.
– Почему ты не можешь остаться? – перебила я. – Снимай себе Нью-Йорк, тебе разве мало? Да здесь столько сюжетов, на несколько жизней хватит! Вспомни, как ты был счастлив, когда «Нью-Йорк таймс» напечатала твою фотографию.
Ты покачал головой:
– В других местах я способен на большее. Способен работать лучше. Для хорошей работы мне нужна перемена. Мне очень жаль, но это так и есть. Ты же знаешь, как много для меня это значит.
– Знаю, но могут же быть иные пути.
– Других нет.
– Но почему нельзя уезжать в командировку, делать работу и потом возвращаться домой?
Я готова была встать перед ним на колени. Я понимала, это унизительно, но мне уже было все равно.
– Не получится. Пит говорит, если я хочу эту работу, надо забыть обо всем другом.
– Ах, твой Пит говорит! – рассвирепела я. – Значит, с Питом ты обсуждал все это, а со мной нет?
– Люси… – начал ты.
– А знаешь что? – снова перебила я. – Шел бы ты ко всем чертям! – Меня охватила бешеная злость. Я подошла к кровати схватила твою подушку, второе одеяло и швырнула на диван. – Сегодня ты будешь спать здесь.
– Люси, мы же не договорили. – Кончиками пальцев он взял одеяло и растерянно смотрел на него.
– Не о чем больше разговаривать!
Я выключила свет и расстегнула молнию на платье.
Конечно, оба мы долго не могли уснуть. Я перебирала в уме, так и сяк, наш недавний разговор. Как ни ненавидела я тебя в те минуты, мне все равно жутко хотелось встать, подойти к дивану и забраться к тебе под одеяло, почувствовать твое крепкое тело. Только ты мог меня успокоить, но в то же самое время думать о тебе было больно.