Пол представляет собой покрытую рябью развалину: где-то превратился в глыбу, вздувшись недвижимыми фигурами, из-за которых я прихожу в крайнее недоумение. Справа от меня видно очертание поднятой вверх и застывшей в таком положении руки. Возле помоста лежит, свернувшись, позолоченное тело. А под мезонином застыла волна, словно балкон оплавился и расплескался брызгами на пол – теперь там можно было увидеть чью-то ногу.
– Боги…
Слова Ману, произнесенные шепотом, побуждают к действию. Ноги сами несут меня через залу. Я настороженно перевожу взгляд с одного золотого пятна на другое. А когда прохожу дальше, от стен доносится жуткий стон. От пола. От потолка. Словно старое здание дает трещины и со скрипом проседает, но вот только этот звук намного страшнее. Он зловещий. Кажется, будто золото – это призрак, который сетует из-за нашего присутствия и грозит преследовать в кошмарах.
Я замираю, чувствуя, как кровь в висках стучит еще сильнее, чем до этого. Ману хватает меня за руку.
– Кайла, нужно убираться отсюда.
Стон со вздохом прекращается, и зала снова погружается в тишину.
Вырвав руку из его хватки, я продолжаю поиски.
– Я хочу посмотреть.
Кеон показывает вперед и говорит:
– Взгляните туда.
Посмотрев в ту сторону, куда он указал, я несусь вперед к самой дальней стене. К выпуклому пятну, которое теперь портит все убранство.
– О великие боги…
Это он.
Корона с его головы исчезла. Возможно, выплавилась в золото, которое теперь покрывает все его тело. Мидаса словно заточили в саму стену, словно она пыталась втянуть его в себя и поглотить сполна. На его лице отражено отчаяние. В широко раскрытых глазах застыли страх и потрясение.
Царь Мидас теперь всего лишь мертвец, заключенный в драгоценную гробницу.
Золото снова стонет, будто заявляя о своих правах.
– Нет…
Услышав женский голос, мы оборачиваемся и видим, как Мист, пошатываясь, идет вперед и с ужасом смотрит на Мидаса.
– Мой царь… – Она падает на колени, схватившись за живот, и в желтоватой, раскуроченной зале ее плач разносится эхом. – Это она. Она с ним это сделала.
– Но как? – шепчет Кеон, пока мы смотрим, как она рыдает. – Как такое возможно?
Я вспоминаю все слухи и толки, что до меня доходили. Смотрю на лицо Мидаса и размышляю. Прислушиваюсь. Перебираю нити давней паутины из слов, что я собрала – теперь они маятником раскачиваются в моих воспоминаниях.
Монархи не распространяются о своей магии. Это важно. Они знают, когда нужно продемонстрировать силу, и знают, когда ее нужно скрыть. Порой лучше обставить все так, чтобы люди вас недооценили. А иногда правители становятся известными благодаря такой неограниченной силе, и подданные либо почитают их, либо страшатся. А иногда и то и другое.
Мидас позолотил обеденный стол – впервые это произошло у меня на глазах. А еще для сегодняшнего празднества позолотил этот бальный зал. Два совершенных зрелища.
И все же сегодня золото вело себя так, словно вовсе не Мидас им управлял. Потому что так и было.
У меня нет ни тени сомнений, что сила золотого прикосновения была настоящей. И Мидас ни одного живого человека, кроме Аурен, не превращал в золото. Наверняка как раз по этой причине.
Я полагала, что главная ее тайна – это связь с командиром вражеской армии. Думала, что позолоченная фаворитка была для Мидаса всего лишь любимой наложницей для постельных утех.
И ошиблась во всем.
А я не выносила, когда допускала промахи.
Мидас превратил ее в яркий трофей, которым так часто кичился. У мужчин частенько бывают навязчивые идеи – особенно когда дело касается женщин. И азарт, который они демонстрируют по отношению к объектам своей одержимости, всегда балансирует на грани безрассудной страсти и ненависти. Один проступок – и господин ополчится на своего драгоценного питомца.
Однако, возможно, в этом случае… именно питомец ополчился на своего господина.
Страх, окутавший сознание, медленно оседает в желудке. Если Аурен и впрямь может украсть силу, тогда что случится, если она попытается украсть мою? Что, если ей это удалось?