— Не могу, — просто ответил он.
Он поднялся, оправил одежды и поклонился Элизе с печальной и задумчивой улыбкой.
— Мне надо уйти, иначе я не смогу сдержать свою клятву. Вскоре мы увидимся вновь.
Он приходил каждый четверг, но больше они не ссорились и не пытались бороться, а чаще всего играли в шахматы. Иногда Джалахар просил, чтобы Элиза почитала ему, иногда пытался учиться английскому языку. Элиза узнала несколько арабских слов; когда Джалахар просил позволения причесать ей волосы, она больше не отвечала отказом. Это казалось ей просто знаком внимания; глядя в темные и мрачные глаза Джалахара, Элиза понимала, что тот сдерживается из последних сил. Иногда она вздрагивала от его прикосновения и гадала, когда он потеряет терпение.
Неделя, в которую все христиане отмечают праздник Рождества, выдалась для Элизы особенно тяжелой. Ее дни проходили настолько скучно и тоскливо, что она стала ожидать визитов Джалахара.
Джалахар мало говорил с ней о Брайане, но упомянул, что лихорадка наконец-то отступила, и Брайан выжил. Они не говорили о войне — Элиза опасалась расспрашивать об этом. Она молилась, чтобы Брайан дождался того времени, когда полностью окрепнет и не станет легкой добычей смерти.
Часто она размышляла, что делает сейчас Брайан. Где находится Гвинет? Ухаживает ли она за Брайаном? Зная, как волнуют ее прикосновения Джалахара, Элиза поняла бы Брайана, даже если бы он принял от Гвинет утешения любого рода. Гвинет следовало стать его женой. Он знал ее задолго до того, как познакомился с Элизой. Нет, Элиза не ревновала. Она только мучилась неизвестностью.
Джалахар показался особенно молчаливым и печальным, когда зашел к Элизе за два дня до Рождества. Он приказал подать Элизе вино — мусульмане не пили его, — чтобы отметить праздник. Они расставили шахматные фигуры, но начали играть рассеянно и вяло.
Джалахар передвинул ладью, не сводя глаз с доски.
— Лекарь-египтянин вернулся к Саладину, — произнес он и поднял глаза на Элизу. — А Стеда видели во дворце Акры. Он упражнялся с мечом.
Пальцы Элизы затряслись так, что она не смогла поднять хрупкую шахматную фигуру. Она сжала кулаки на коленях и взглянула на них.
— Значит, он совсем поправился?
— Видимо, да. Соглядатаи говорят, что он похудел и побледнел, но держится по-прежнему прямо и гордо.
Джалахар встал и принялся вышагивать по комнате, рассматривая стоящие там и здесь безделушки. Элиза почувствовала, как он подошел к ней сзади и легко опустил ладонь ей на голову.
— Ты доставляешь мне слишком много хлопот, красавица. Английский король непрестанно шлет гонцов к моему дяде, Саладину, требуя отпустить тебя.
— И что же… — Элиза облизнула сухие губы, — что отвечает Саладин нашему королю?
Элиза почувствовала, что Джалахар пожал плечами.
— Саладин просит, чтобы я вернул тебя. Он говорит, что ты всего-навсего женщина и что мы ведем войну ради великих целей.
— А что же… отвечаешь Саладину ты?
— То же, что говорю тебе: я не могу отдать тебя.
— А Саладин?
Проведя ладонью по ее щеке, Джалахар поднял за подбородок голову Элизы и вгляделся в ее глаза.
— Это мои владения. Мой дворец. Есть многое, в чем дядя не имеет права приказывать мне.
Он не улыбнулся, пристально вглядываясь в ее лицо. Убрав руку, он направился к двери.
— Сегодня, — произнес он тихо, — я не хочу играть. Игра выводит меня из терпения. Я устал.
Он помедлил, нахмурился и обернулся к ней.
— Ребенок должен родиться в апреле? — спросил он.
— Да, — ответила Элиза, заливаясь румянцем.
— Времени остается немного, — произнес он. — Тебе пора подумать о том, как поступить дальше.
— Поступить? — удивленно переспросила Элиза.
— Ребенок может остаться здесь, — ровным тоном продолжал Джалахар, — но разве он не наследник Стеда? Ты должна решить, оставишь ли ты ребенка у себя или отошлешь его к отцу.
Элиза облизнула губы, замирая от нового приступа боли… и насмешки судьбы.
За все это время, за долгие недели и месяцы, она так и не сумела смириться с тем, что оказалась навечно заключена в клетку. Она не подозревала, что ей придется расстаться с ребенком — ребенком, который уже начинал шевелиться, вызывая у Элизы приливы любви к нему. Но может ли она отнять ребенка у его отца? Ей так хотелось иметь сына, который был бы частью ее самой… и Брайана. Сына, который был бы единственным достойным подарком мужу.
— Стел еще здесь… в Святой Земле… — прошептала она.
— Неужели ты считаешь, что война будет продолжаться вечно? Или что христиане когда-нибудь покорят нас? Король Филипп Французский уже вернулся на свою родину. Даже решимость короля Львиное Сердце не может быть постоянной. Стед вызовет меня на бой — это несомненно. Он потребует вернуть свою жену и ребенка, и если ты пожелаешь, он получит ребенка. Но, возможно, он не захочет принять его, считая, что ребенок от меня. Скажи, Элиза, он знает, что ты носишь его ребенка?
Ее лицо стало мертвенно-белым.
— Нет, — прошептала Элиза.
Джалахар пожал плечами.
— Тогда, вероятно, ты оставишь ребенка у себя. Здесь его будут любить, ибо этого хочу я.
Наконец Джалахар толкнул дверь, и Элиза вскочила, окликнув его:
— Но ведь ты сказал, что вам с Брайаном придется встретиться в бою!
Джалахар помедлил и улыбнулся.
— И ты надеешься, что твой муж убьет меня? Для этого ему будет мало любви и желания. Много месяцев подряд христиане пытались осадить дворец, но так и не сумели взять его. И, если Брайан явится сюда, он погибнет. Он еще слишком слаб, чтобы сражаться. Мне бы не хотелось убивать его, но придется, чтобы защитить свою жизнь. И если ты желаешь ему жизни, молись о том, чтобы его любовь к тебе угасла.
Джалахар закрыл за собой дверь.
Элиза глядела на нее, страшась будущего так, как никогда прежде. Она была слишком ошеломлена, чтобы плакать, но когда провела ладонями по щекам, то обнаружила, что по ним струятся безмолвные слезы.
Глава 26
Он жил в мире теней, где царили мрак и кошмары. Иногда ему казалось, что он едет верхом, а из-под копыт его жеребца вылетают огромные комья земли. Он не знал, зачем едет, куда стремится; тропу закрывали низкие ветви деревьев, которые словно смыкались перед ним, образуя сплошную стену, создавая темноту, наполняющую его жизнь.