В катехизисе было написано: «Злое обращение с животными свидетельствует о черствости и бессердечии». Но буквы «л» и «о» в слове «злое» стерлись и остались только «з» и «е».
Он бубнил монотонно:
— Третье обращение с животными свидетельствует о черствости и бессердечии.
— Что? Что ты там городишь? — переспросила Магнина.
— Тут так написано: «Третье обращение с животными», — сказал он.
— Ну да, конечно, «третье обращение с животными». Это ты уже прочел, давай дальше.
— А что значит — «третье обращение с животными»? — спросил он.
— Как «что значит»? — возмутилась она. — Разве мы тебе не твердили тысячу раз, что о божественном нельзя задавать никаких вопросов? Только дураки могут о чем-то спрашивать. «Третье обращение с животными», и все тут. Дальше.
Однако что-то все же показалось ей подозрительным, она заколебалась, наморщила лоб и заглянула в книгу, но не ограничилась этим и прервала его, потому что он уже начал читать дальше.
— Третье обращение с животными — это, понятно, грубое и жестокое обращение. Мог бы и сам догадаться.
— Ну, а именно, что это за обращение?
— Я не обязана все тебе разжевывать, — сказала она. — Читай дальше!
Он забормотал снова, Магнина не обращала на него никакого внимания. Вдруг она опять прервала его:
— Третье обращение с животными — это, например, когда забывают накормить собаку.
Церковь стояла на берегу фьорда. Весной у пастора собирались дети со всей окрути — и с побережья и из долины.
В придачу к вечной головной боли у мальчика часто болел живот, он был тщедушный, вялый и туго соображал, о чем говорилось вокруг него. Было у пастора еще несколько таких же туго соображавших детей, и более способные иногда громко смеялись над теми, кому учение давалось с трудом. Этот смех был похож на внезапные острые уколы. Способные всегда держались вместе и хорошо понимали друг друга. Бледные, туповатые и болезненные дети держались поодиночке и друг друга не понимали. Некоторые ребята были рослые, сильные и румяные, они много знали и любили поговорить. А он не умел говорить. Они смеялись над ним, он пугался еще больше. Он не знал никаких игр и не умел показывать фокусы, а они умели показывать фокусы. Но если он оставался один, ему казалось, что он умеет делать все, что делали они, и даже больше. Когда он находился вместе с другими детьми, он видел все как сквозь пелену, и пелена эта рассеивалась, лишь когда он оставался один. Однажды у него спросили как раз об обращении с животными.
— Третье обращение с животными свидетельствует о черствости и бессердечии, — ответил он.
— Что, что? — изумился пастор. — Это еще что такое?
— Это, например, если забывают накормить собаку, — объяснил мальчик.
Пастор захохотал, а вслед за ним и дети. Смех не смолкал весь урок; то тут, то там слышались сдавленные смешки, которым, казалось, не будет конца, мальчик сидел как в тумане, потный, красный от стыда и унижения; что значили в сравнении с этим смехом все побои, полученные им в детстве! Под конец он расплакался. Это удивило детей, кое-кто даже перестал смеяться. Пастор подошел к нему, погладил по щеке и сказал, что каждый может ошибиться, отвечая Закон Божий, это не беда, он и сам не всегда знает, как надо объяснить слово Божье. Было уже поздно, ребята начали расходиться по домам. Возле калитки они подошли к Оулавюру, одним хотелось загладить свою вину, другие опять начали приставать к нему с «третьим обращением с животными». Он завернул в тряпку свой катехизис и, не отвечая, пустился бегом домой. Ребята снова засмеялись и побежали следом, дразня его — ведь всегда приятно помучить того, кто одинок и не похож на других. Они догнали его на пригорке недалеко от пасторской усадьбы. Ни за что на свете они не желали оставить его в покое, им непременно хотелось поговорить с ним — кому шутя, кому серьезно, ведь он был такой чудной и ничего не понимал в катехизисе. Он опустился на камень и крепко прижал к себе узелок с Катехизисом. Вдруг раздался чей-то голос:
— И не стыдно вам? Чего вы к нему пристали? Что он вам сделал? Идите и оставьте его в покое!
Ребята тут же исчезли, они уже бежали дальше. Тогда он встал и побрел за ними. Неожиданно он заметил впереди двух девочек, они шли отдельно от всех. Как видно, они не спешили. Ему хотелось, чтобы они шли побыстрее. Ни за какие сокровища он не хотел бы догнать их. Но вот они остановились и оглянулись, поджидая его. Он смотрел лишь на одну из них — Гвюдрун из Грайнхоутла. Это она только что прогнала мучивших его ребят. Он подошел поближе, не смея поднять глаза, чувствуя, что она все время смотрит на него.