И все же не внешность, а сквозящая радость до смущения, до виноватости, которой полнились в нем и голос, и улыбка, и взгляд, приводила Серегу в замешательство, и он невольно спросил:
— Вы Митя Богомаз будете?
Смущение парня усилилось, и от этого он улыбнулся еще шире, выказывая крупные ровные зубы:
— Митя буду я… Только Сосновы мы. Сосновы среди елок, — шутливо кивнул он в сторону леса. — А Богомаз — это прозвище. Деда еще окрестили им. Он иконки расписывал на досуге, вот и наградили…
Настала Серегина очередь по уши окунуться в смущение, и он мысленно ругнул Харитона Семеновича за невольный подвох. Словно подслушав его, Митя добродушно пришел на выручку:
— Это вас Харитон так информировал по привычке? Слышно было, как возле его двора становились. Собачки вон до сих пор уняться не могут. У нас тут по звуку можно все понять — чей петух кричит, чья кошка мяукает. А машина — гость редкий. Но два раза до этого вы уже были?
— Да нет, это другой…
— Я даже подумал: не завелся ли у Харитона родственник среди геологов? Раз подъехал — застрял у него, другой — тоже… А сегодня, слышу, прорвался сквозь Семенычеву заставу. С него ж у нас деревня начинается… Мы вроде как портовые, у реки, а он сухопутный край держит. Но себя началом считает, а нас краем… Помню, с отцом под веселую минуту до хрипоты спорили, с какого двора деревня начинается. Отец подзадоривает, а Харитон на полном серьезе горячится. И смех и грех. Не любит первенства уступать ни в чем. Он последний признал отца лучшим охотником. И то уж на поминках. Разрыдался как женщина, каялся, что завидовал, и признал. Сильно горевал. Все тогда горевали…
Митя замолчал. И лицо его, миг назад сиявшее приветливой радостью, вдруг стало растерянным и беззащитным, как у близорукого, потерявшего очки. А там, где только что светилась улыбка, залегли тени. И весь Митя стал похож на большого обиженного ребенка, который вот-вот расплачется.
Возникшую паузу нарушил пес. Тревожно проскулив, он ткнулся мордой в Митины колени.
— А? — встрепенулся Митя. — Не буду, не буду, — сказал он собаке и потрепал ее между ушей. — Не любит, когда я горюнюсь, — сказал уже Сереге и, с невеселой улыбкой сгоняя тени с лица, спросил: — Харитон Семеныч о нашей беде вам поведал?
Серега молча кивнул.
— А о наших радостях, видно, смолчал?
Серега ответил вопросительным взглядом.
— Ах ты, Семеныч, Семеныч… Ах ты, батько крестный… — Лицо Мити вновь оживилось. — Пойдемте, пойдемте.
И, приобняв левой рукой Серегу за плечи, он ввел его во двор, такой же зеленотравый, как и придворье, но с мощенными речником дорожками, тянувшимися к крыльцу и другим хозяйским строениям.
Ноги с непривычки сторожась ступали по булыжной тверди. Проходя мимо трехоконной стены, дышащей притомленным жаром красок, Серега искоса скользил по ней взглядом и высмотрел в голубых пятнах под крышей один за одним два мужских и два женских лика. Причем все мужские, как и первый старческий на фасаде, несомненно несли выразительные Митины черты, этим все сразу проясняя.
Перед скоблеными ступеньками крыльца Серега застопорился, озадаченно глядя на свои заляпанные грязью сапожищи. Потер их о прутяной коврик, потом о рогожицу. Но Митя, приметив его замешательство, подтолкнул под локоть с веселой присказкой:
— Снег не беда, грязь не беда, а плох гость без следа…
Так бок о бок миновали они просторные сенцы, пахнувшие сушеными травами и свежестираным бельем. Митя распахнул дверь в избу и весело крикнул с порога:
— Хозяюшка, встречай гостя дорогого…
Цветастые занавески на входе в горницу распахнулись — и вместе с детским басистым плачем в прихожую вышла невысокая женщина, держа на руках спеленованного мальца, который громко выражал свое недовольство, невзирая на торжественный момент встречи гостя, когда, как известно, в доме прекращаются самые горячие внутренние распри и все лица освещаются миролюбивыми приветливыми улыбками. Но полугодовалый малец еще не ведал о таких маленьких хитростях взрослых и требовал что-то свое во всю глотку.
Серега, шагнув через порог, остановился у двери, не в силах ступить на чистые половицы, поджелтенные светом керосиновой лампы с пузатым стеклом.
Митя прошел к хозяюшке, обнял ее за плечи и так, всей семьей, приблизился к гостю.
— Знакомьтесь — Любушка и Акимка, — сказал он, сияя. — И Любушка, и любовь, и счастье — все тут в полном наборе, — добавил нежно и не удержался, прикоснулся губами к ее виску и заключил в объятья сразу обоих — и мать и сына.