Матросов тут посетил главный хирург госпиталя – высокий добродушный мужчина, облаченный в непривычный красный резиновый фартук, и двое врачей, бывших в армейской югославской форме. Убедившись в хорошем самочувствии раненых, не нуждавшихся ни в чем, хирург с улыбкой оповестил их приходом к ним новой делегации. Принимайте!
Костя пытался даже встать, да врачи не позволили ему это сделать. Они сразу же ушли. Вместе с растроганным коммерсантом, смахивавшим слезы, говорившим, что он будто вновь встретился с сыночком своим.
И вот палата словно расцвела: сюда вплыли восемь очаровательных девушек! И каково-то было лежачим матросам: Костя был сверху прихвачен – рука и бок забинтованы и в гипсе, так что не привстать без посторонней помощи; а Иван вообще лежал плашмя колодой – снизу вверх все его тело замуровано гипсом. Вплывшие к ним югославки, видимо, не знали, как обращаться с ранеными русскими парнями, и в начале, поздоровавшись, растерянно постояли над кроватями. Потом заспрашивали, хотят ли они пить воду. Костя засмеялся: после-то вина?.. Помотал головой понятливо. И, спохватившись, пригласил жестами – показал на края кроватей, сдвинулся к стене:
– Да вы, девушки садитесь, пожалуйста, сюда! Пожалуйста! И туда, к Ивану… Иван, подвинься малость!.. – Тот простонал.
Несмело-осторожно югославки присели так: четверо к Косте на кровать, а четверо к Ивану. Защебетали по-своему. Одна из них извлекла из сумочки расческу и стала причесывать Ивану непокорные волосы. Он даже обалдел от счастья, говорит напарнику:
– Как жаль, что моя рука мне мешает, висит, негодная, – не могу обнять, приласкать такое сокровище. – А сам краской заливается. И, видно, еще не доводилось ему ласкать девушек, еще не умеет он этого – стесняется, но он все-таки хорохорился перед товарищем.
Следом за первой голубицей и сидевшая на Костиной кровати ближе всех к изголовью дева тоже, взяв расческу, стала причесывать жесткие черные волосы у Кости. Что ангелы дивы лепетали, в ребячьи глаза засматривали откуда-то с высоты; простыни то тут, то там подоткнут, поправят подушки; будоражащий запах духов, нежные голоса, нежное прикосновение пальцев – все для них, молодых отзывчивых русских парней. Какой же большой любовью надо им, матросам, отплатить этим небесным созданиям!
Вскоре шесть югославок, мило попрощавшись, ушли, а две красавицы еще остались; сидя на кроватях, то одна наклонялась и прикасалась губами к щеке Кости, то другая – к щеке Ивана, или в лоб их целовали. И чужого языка не требовалось знать для объяснения этого девичьего душевного порыва. Все чудесно объясняло слово «братушка», слетавшее с их губ. При их нежном прикосновении. Перед Костей бочком сидело прелестнейшее существо с мягким овалом лица, с нежнозвучным голоском – ну, чистая мадонна, на которую можно только любоваться и молиться свято; с глазами – такими ясными, бездонными, что от них не то, что невозможно было оторваться, а в них-то весь тонул-тонул безотчетно, с замиранием духа. Вот и на выпускном школьном балу июньской ночью 41-го, припомнилось Косте, он дружился, был почти наедине – с чудесной девушкой Майей, соученицей; они даже и не поцеловались, ни-ни, но он был счастлив бесконечно…
Явившись опять посланником, врач сообщил русским, что скоро будет концерт – в зале, на первом этаже. Не хотят ли они посмотреть его?
– Да, конечно! Я пойду, – захорохорился Костя. – Надоело уж лежать.
– О-о, и меня возьмите! – взмолился Иван. – Спустите меня вниз на носилках – и я погляжу. Мне будет интересно.
Косте кстати пригодилась пижама, которую сунул ему Жора еще в разведотряде. Надев ее, Костя сошел вниз по ступенькам самостоятельно; Ивана же спустили на носилках санитары, пижамные брюки натянули ему; потом дали в руки костыли и ввели в небольшой зал и поставили впритык около стены. Он привалился боком на стул рядом с сидящим Костей и так следил за концертными выступлениями.
Здесь после небольшого концерта заиграла радиола, начались танцы; закружились военные пары – бойцы с медсестрами и врачами. Лица у всех светились от радости, царило всеобщее оживление: наконец-то и сюда, на югославскую землю, пришла долгожданная свобода!
Костя только с опаской поглядывал на здоровяка-югослава, танцевавшего с гранатой, рукояткой засунутой у того за поясом: «А если граната рванет?..»
А затем этот танцор подошел к русским матросам, разговорился и стал показывать любопытные фотографии свои – он стоял в ватнике на фоне гостиницы «Москва» – в Москве! Оказалось, что партизанская бригада, в которой серб воевал, формировалась под Коломной!