Утречком Иван и Костя по-любовному попрощались с гостеприимными югославами, ровно с самыми близкими людьми, и трогательно, по-отцовски их расцеловал на прощание главный хирург. Передал их снова под покровительство прелестной Никишиной. Они, радуясь тому, вместе с нею уезжали дальше – на восток, в Румынию. На стационарное лечение.
Но поздней, подлечившись, Махалов с друзьями еще ходил в боевую разведку на Дунае, вследствие чего был опять ранен и в бессознательном состоянии был захвачен немцами; однако через несколько дней сумел убежать из лагеря, скрывался в сенном сарае и способствовал потом побегу из немецкого плена еще десятку наших бойцов. Тогда-то и посчитали его убитым в бою. А впоследствии под Будапештом и появился ему посмертный памятник…
Накоротке повспоминав кое-какие эпизоды из того минувшего лихолетья, Костя расстался с Жорой. Бывший друг боевой укатил с обраткой в родной город Измаил.
В этот непогожий ноябрь Инга нечаянно забеременела. Она родила сына. Отчего смягчилась к ней Мария Ермолаевна, невеликая росточком свекровь, но властная еще старорежимная педагогиня, воспитанная на культивированной педагогической строгости, на незыблемой верности павшему мужу-коммунисту, защитнику. И так Инга уже навсегда задержалась в доме Константина Махалова, мужа, как считала она, несносно-несобранного, порой даже безответственного, не равного ей, умнейшей. И никто из знакомых даже не чихнул оттого, что Нина Павловна, судья, крестная ее, наконец-то, вырастив самостоятельных сына и дочь, рассталась насовсем с мужем-комедиантом из-за его пагубного пристрастия к выпивке, моральной неустойчивости, скандальности, его нежелания или неумения держать себя в цивильных житейских нормах, обязательное условие которых просто, вечно: надо жить для того, чтобы любить, и любить для того, чтобы жить.
Да проще этого ничего не может быть.
Что, нас пьянит поэзия заблуждений? Путы добровольные? Тогда пиши: пропало все. Не воздастся житие.
VШ
В переполненном утреннем автобусе, только что он остановился, возникла отчаянная давка; на выходе из него образовалась пробка – сразу никто не мог выйти. И довольно долго слышалась возня и шумели пассажиры. Здорово толкали и стоявшего Антона Кашина.
– Ой, дайте, дайте сначала зайти, а потом уж выходите, люди!
– Нам лишь бы шиворот-навыворот… Как хочу наворочу…
– Да вытолкните вы бабусю, ведь люди спешат на работу!
– Я тоже, чай, не бездельница… Внучат пестую… Только попробуйте!..
– Здесь, дама, выходите?
– Нет… Пожалуй, на следующей…
– Так чего же лезете напролом?
– Меня волокут с собой… Ой, сумку, сумку-то отдайте, не тащите!
– А Вы не выставляйтесь! Тоже, растопырилась…
– Ну, сама такая… Пролезайте! Что застряла?
– Подтолкните же ее! Уф, какая толстая! Разъелась…
– Она – в аккурат моя теща: тянет-потянет – вытащить себя не может.
– Однако… Я прошу… Без оскорблений… Ух!
– Все, водитель! Поезжайте! Мы опаздываем!
– Позвольте, гражданин… Оглохли?
– А? Чего изволите, гражданка?
– Вы стоите на моей ноге! Больно – отдавили!
– Разве? Я не чувствую.
– Вот дундук неполированный!
– Комедь!
– Жуткая! – подхватил другой парень. – Может, Гоша, махнем сегодня на эту английскую кинокомедию? Которую пустили в «Великане».
– А ты слышал, какая она?
– Что, фуфло?
– На ней от глупого смеха челюсти сводит: идиотом себя чувствуешь…
– Ну, я идиотничать не хочу…
– Плати, молодежь, за проезд, а лясы после точите…
– Вот так, синьора, и не выбрался из-за Вас…
– Шофер, остановите!.. Мужчина выйти не успел!
– Это от него зависит, – назидательно прокричал в микрофон водитель, увеличивая, однако, скорость автобуса. – Надо раньше думать, а не спать! Вот если бы не мешали нам работать пассажиры! – Он был коренаст, широкоскул, в клетчатой кепке и куртке. Поминутно протирал тряпкой запотевшие стекла кабины и поглядывал в ветровые зеркала.
– Да, если бы нас, пассажиров, совсем не было, было бы совсем отлично, – сказала в тон ему молодайка, прижатая к кабине.
– Смотрю: Вас опять прибило к нашему бережку, – заметил словоохотливый мужчина.
– Да меня было оттерли, а потом тот противный мужлан…
– Что противный?! Из-за Вас же я застрял…
– Я не Вас имею в виду… И там одна женщина решила, что я в капроне – свои когти пустила по моим ногам…
– Мерзость… Сочувствую…
– Ну, выходит кто на площади? – вмешался микрофонный голос. У водителя кроме внутреннего микрофона, по которому он нет-нет и объявлял названия очередных остановок, был еще наружный рупор, по которому он призывал-увещевал пешеходов соблюдать правила перехода улицы.