Часы тикали меж тем, отбивали кому-то положенное время.
Выменяв в этом селе пуда четыре зерна, Наташа и Антон на себе потащили его в двух уравненных мешках до неблизкой станции Новодугино. Однако едва Антон взвалил себе на плечи свою половину и пронес несколько шагов, как под плотной тяжестью (и с непривычки) его закосило и повело; он закачался и, не удержавшись (ноги подгибались сами), упал ничком в траву: ноша придавила его к земле. Ох, горе и смех! Он снова упрямо, поднявшись, стиснув зубы, пошел с мешком – и снова упал само собою. «Да что ж это я такой?!» – удивлялся он пуще непонятной слабости своей. А Наташа ревьмя ревела над ним, его жалеючи. Вот какие невеселые у нее романсы… Слушайте, смотрите все!.. А потом, рыдая, она запела сквозь слезы – и все громче. Успокоилась. Из-за этого, казалось, и Антон, изловчившись, выпрямился, пошел тверже с ношей за спиной. Так за полдня почти дотащились они до вагонов, в голове которых паровозик пускал уже пары.
– Поезд… куда? – спотыкаясь о шпалы и рельсы и обливаясь жарким потом, спросила запыхавшаяся Наташа у нескольких военных, наготове стоявших около теплушки и куривших в предотъездном спокойствии.
– Вам куда? – сразу же спросили у нее услужливо. – Во Ржев? – Нам туда, туда! Да!
– Так сидайте, дивчина, сюда! Давайте подсоблю. Иван, возьми-ка у хлопчика груз!
Счастливая тем, что так скоро здесь разрешилось все с доставкой того, что они выменяли и дотащили все-таки, оказавшись в теплушке с помощью услужливых сильных мужских рук, она только на момент задержалась в вагонном проеме и повернулась на какой-то шум, чтобы только взглянуть на то, что происходило там, у соседнего вагона, куда и отсюда тоже метнулись военные.
Какие-то три измятых парня, будто вываленных в земле сверху донизу, вместе с их зимними шапками-ушанками и пальто-растегайками, в чем они были одеты, драли прямиком к теплушке этой; шум и интерес публики возник, видимо, от того, что за ними мельтешили два милиционера, уже хватавшие их почти за полы. Передний парень, однако, уже влетел в вагон – скрылся, а за ним и второй тоже влетел бы непойманным – по разгону, да он, обернувшись, внезапно встал: третьего их товарища ухватил-таки милиционер (он рванулся было, но только пуговицы отлетели). Парень буквально заскулил, ровно собачонка. Это поразило всех. И тогда солдаты обступили стеной беглецов, отсекая их от преследователей, спрашивая у последних, что они такое сделали, чтобы нужно было их хватать безбожно. Что-нибудь украли? Навредили?
– Нет! – затряс головой спасенный. Как бы тронутый от этого.
– Нам приказано забирать таких шляющихся, – кипятился, нажимая, милиционер. – Пустите меня!
Но его не пускали солдаты.
– Подождите, кукла! Откуда, ребята, вы?
– Убежали из лагеря немецкого. Домой хотим. Мы обои – братья. Ржевские. Из Ромашино мы…
Наташа яснее всего расслышала слово «Ромашино», внимательнейше вгляделась в говорившего и ахнула: это ж Мишец, ну, конечно, он Михаил, погодок Валерия, угнанный фашистами в феврале вместе в партии с Валерием и тетиполиным Толиком. Вскрикнула она:
– Миша, ты?! Это я – Наталья Кашина… А где наши – Валерий, Толя?
– Да, здравствуй, Наташ, – громко говорил довольный Миша, залезая следом за братом своим Валентином в соседнюю теплушку, так как поезд уже натянул и дернул вагоны. – Ваши там еще. Не вырвались. Но живы. И надеются, что сбегут. Нас пока трое ребят сбежало, кроме мужиков. – И он, поторапливаемый солдатами, вобрался весь в счастливый из-за этого вагон.
Что за день такой: сплошные неожиданности! Надо ж было Кашиным встретиться здесь еще с однодеревенцами – лагерниками, только что сбежавшими из неволи, и так получить от них – из первых рук – скупые, но достоверные сведения о братьях. Главное, что они живы…
Об этом думала Наташа под монотонное выстукиванье колес вагона по рельсам. Об этом и еще о том, как на переезде у Абрамково, где поезда обычно замедляют бег, они с Антоном сбросят мешки с зерном, а потом выпрыгнут из теплушки сами. Кто-нибудь из них посидит около мешков, а кто-нибудь сбегает в деревню, домой за тачкой: все-таки еще два километра, если не больше, отсюда – зачем же на себе опять тащить – корячиться?
Так они и сладили все.
XVI
Новость о том, что близнецы Мишец и Валец (их все так называли почему-то) воротились из фашистского лагеря, взбудоражила Анну и Полю: тотчас нервная дрожь заколотила их. Они захотели завтра же (сегодня уже поздно было, да и те только что пришли в свой дом) пойти к ним и порасспросить их обо всем, что касалось обоих сыновей, подробнее.
И назавтра пошли к тем.
– Повезло Хрычихе, – поделилась Анна своим соображением с Полей: – Мужа Степана в сорок первом она из лагеря высвободила, вытащила, а теперь уже сами дети ее вырвались из лагеря же. Смотри, какая цепкая семья. И не подумаешь так.