– Я был тогда свидетелем этого в Белостоке: служил в военной части, – пояснил Антон. – И зря англичане пишут о том, что, дескать, они опять хотели, но не могли помочь полякам, тогда как русские войска должны были и могли им помочь, да не захотели. Попробуй опровергнуть ложь. Они-то лучше нас знают!
Этакое вот слововерчение.
– Что же, нрав английский: он, британец видный, сэр, не мог утратить потомственную спесь и имидж, позволить кому-то переиграть себя; даже в союзнических делах все выгадывал, старался перемудрить, упорствовал в неоткрытии второго фронта до конца. Холодную войну он затеял. Чисто английское имперское поведение, – судил Павел Игнатьевич. – Только под конец войны он – непростительно! – впал совершенно в извращение ума: хотел собрать воедино все оставшиеся немецкие войска и союзные и уж так продолжить войну с СССР. Не хотел пустить Россию на Запад.
Ведь же ошибался политик, надеявшийся на немецкую силу: к концу войны Германия совсем выдохлась с людскими ресурсами. Потеряла их больше, чем мы, по соотношению с населением. Я как-то подсчитал…
– Да, наша сила фашиста раздавила – из него дух вышибла. Мы не околели. Врага одолели. Все превозмогли. Тем возвысились. И поэтому-то европейским политикам не хватает мужества: они копят свою обиду от непростительного бессилия своего за то, что Европу освободил от гитлеровских полчищ русский солдат, а не они сами смогли освободиться. Винят в своих промахах восточного соседа, превзошедшего их в ратном подвиге. Довольно распространенное проявление людской зависти.
Пушкин еще в 1831 году писал в стихотворении «Клеветникам России»:
Что возмутило вас? Волнение Литвы?
И ненавидите вы нас…
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?..
– Замечательно писал, – сказал Павел Игнатьевич. – Но лезут наглецы на рожон.
Вошла в комнату Янина Максимовна, предложила просительно:
– Паша, я подумала: может, и мы лучше съездим на Кавказ, как дети? Там полезные горные источники.
«И мощь каменных утесов», – подумалось Антону.
XV
В связи с напоминанием тещей о Кавказе Антон вспомнил и о главной цели своего приезда к Степиным, сказал, глядя пристально в глаза тестя:
– Я Вам не советчик относительно приобретений, каждый из нас волен поступать по чувству, как кому заблагорассудится. Тем более что сам имею корысть: теперь я хочу спросить у Вас, не смогли бы Вы пока ссудить нам взаймы?
Он не любил просить (и потом никогда ни у кого не просил) деньги. Но так скомандовала Люба. Тесть и теща пять лет работали в ГДР и имели деньжата.
– Деньги? – заметно взволновался Павел Игнатьевич. – А какой же суммой?
– Мы рассчитываем на тыщенку. Или сколько можете… На квартирный кооперативный взнос.
– Ой, нет мне жизни! – почему-то смеясь, воскликнул тесть. И смолк.
– Мне важно точно знать, дадите или нет. Если нет…
Вошедшая Янина Максимовна с нескрываемым удивлением, заметив перемену в мужнином настроении, вслушалась в то, что Антон договаривал:
– … Если вы не сможете нам одолжить хотя бы около тысячи рублей, – скажите сразу; тогда, разумеется, буду искать где-то еще. Знаете: живем в коммуналке, без горячей воды, на грязной кухне с проваливающимся полом, в темной комнате, наконец, с пьяницами, со скандалами извечными…
Теща, остановившись, побледнев словно от ужаса, слушала его с раскрытым ртом. Но, немедля ринувшись защищать себя, мужа, мигом сделала образцовый выпад (на что-что, а на это иногда хватало у ней ума):
– Как же одолжить вам, Антон, деньги, если нам захочется вдруг съездить куда-нибудь? Не взыщите уж. – Она, как миллионер какой, за деньги испугалась.
– Тогда быстро соберу – отдам, не на век же в долг беру, – ответствовал зять уверенно-успокоительно и достойно.
Но его слова, видел он, не удовлетворили их нисколько. Тесть явно поскучнел. И собрался с духом:
– Думаю, вам, Антон, лучше спросить у кого-нибудь еще. Мы, знаете, почти больные люди; если не откажем и дадим, будем волноваться, мало ль что… Потом же: надо с книжки их снимать… Неудобства все…
– Ну, понятно…
– Вспоминаю кстати: у нас в учреждении работала уборщица, у которой один профессор всегда занимал деньги.