- Ты хочешь меня погубить? Ты же слышала, как я звонил своей жене вчера вечером.
- Прекрасно слышала. И это мне совсем не понравилось , Пит. Ни один мужчина вроде тебя не должен так трусить.
- Я вовсе не трушу, у меня обычная дипломатия.
- Ты позеленел от страха. Ты вспотел от вины. Как малыш, пытающийся лгать своей маме, спрашивающей его о грязных пятнах на ковре.
- Вив, не будь одиозной.
- Ты, несомненно, хочешь сказать, не будь серьезной? Потому что, откровенно, что нам даст, если кто-то из нас станет воспринимать вещи всерьез?
- Хороший вопрос.
- Тогда я жду такого же ответа.
Я ничего не отвечаю. Верхние ящики пусты, я поворачиваюсь к комоду.
- Можешь ли ты отрицать, что провел два лучших дня в своей жизни? спросила Вивьен. - Самые роскошные и восхитительные?
- Ну что ты, Вив. У меня были приятные моменты и до этого.
- С женщиной? С какой женщиной?
- Я не делаю записей. У меня нет маленькой красной книжицы, полной плюсов и минусов.
- В таких случаях говорят, - жаль? Слишком быстро для такого большого и крепкого типа как ты.
- Но ужасно грустно. Вив, ты действительно веришь, что я хочу вот так тебя оставить?
- Да.
- Ты отлично знаешь, что нет.
- Я знаю слишком многое. Я знаю, что сейчас ты ведешь себя, словно кол проглотил. Ты полон благородных решений. Никогда больше, говоришь ты. Это фантастично, но, в конечном счете, подобного рода шалости рискуют войти в привычку.
- Ты говорила, что не будет ни слез, ни упреков. Почему не продолжить в том же духе?
- Потому, что один из нас должен найти смелость переступить через это. И не думай, что я хоть на миг верю в твою болтовню о грусти. Ты одинаково запрограммирован на раскаяние и грехи. Знаешь ведь, они неразделимы. Грусть? Папуля, в этот самый момент ты наэлектризован восхитительным чувством виновности.
- В самом деле. И каждый раз, как только я перестаю быть электризованным собственной виновностью, ты будешь счастлива перезарядить мои батареи.
Она издала странный звук, смесь нервного смешка и перехваченного дыхания.
- Я презираю тебя, дерьмо!
- Неправда.
- Да, это неправда. Я люблю тебя, грубый садист. И прошу тебя сказать вслух, что ты любишь меня.
- Да.
- Что да?
- Я люблю тебя. И эти два дня были действительно фантастическими.
- Эротическая мечта всех бойскаутов?
- Нет, больше, гораздо больше.
- Это что, много? Будем серьезны. Объясни мне.
- Согласен. Когда я с тобой, я перевоплощаюсь. Я становлюсь квинтэссенцией самого себя. Широко открытым настежь и всепоглощающим. Познаю все, что со мной происходит. Становлюсь гигантским алчным и чувственным нервом.
- И это действительно так. Я схожу за дозой ЛСД.
- Вот потому - то, дорогая, я и прекращаю подачу тока. Слишком опасно, рискуешь оказаться разгуливающим по потолку вниз головой.
- А кто сказал тебе, что не этим ты сейчас занят? Просто новая доза меня вернет тебе уверенность.
- Знаю я, и ты знаешь: наши два дня кончились. И не будет их для нас больше никогда.
- О! Ни за что!
- Вив, будь разумна.
- Я очень разумна. Это не я веду себя так, будто мы вместе открыли нечто ужасающее и я должна быстро ретироваться. А то, что ты называешь прекращением подачи тока, я называю просто отключением. И перенести такого не могу. Как ты можешь так быстро отключиться? Вспыхнул - и погас. Как чертов электрокамин с автоматическим регулятором.
- Поверь мне, семья и положение - самые сильные регуляторы.
- Разве я пытаюсь оторвать тебя от семьи, от твоей работы? Ты отлично знаешь, что нет.
Это правда, и я это знаю.
Играя в открытую, она тотчас предложила иное решение.
- Все, чего я хочу, Пит, это взаимопонимания, чтобы мы пришли к согласию. Никогда я не постучусь в твою дверь, если буду знать, что ты не один. Но если я постучусь, ты должен впустить меня.
- Дорогая, моя дверь находится в Нью-Йорке. В шести тысячах километров отсюда.
- Где бы она ни была.
Она смотрела, как я открываю нижний ящик, набитый бельем.
- Что за восхитительные вещицы! Но ты не можешь взять их с собой. Потому что все белье под твой размер. С интересными пятнами и следами губной помады. Это тебя выдаст.
- Если не сказать хуже.
- Тогда оставь все у Герды перед отъездом в аэропорт. Она сможет переслать по надежному адресу в Нью-Йорк, со всеми вещицами, купленными тобой для жены.
- Она должна переслать их к Кенне.
- Ну? Ты хочешь сказать, что все предусмотрел? И для этого ты сделал такие дорогие подарки своей жене?
- Ты лукавишь.
Она широко раскрыла глаза и заморгала ресницами.
- Я? О! Рэт Батлер, что за гнусным льстецом вы стали!
Ирвин Гольд ликует.
- Вы внимательно следили за этой сценой, господин председатель? За возней с бельем? Вот что называется раскрыть себя. Неотвратимое свидетельство того, что присутствующий здесь мистер Мускул имеет обыкновение переодеваться травести.
- Верно, мэтр.
- Верно?
Я хотел рвануться, но боль сковала меня и я едва смог говорить. Создалось впечатление, что эти инквизиторы трут все мое тело наждачной бумагой.
- Вы осмеливаетесь заявлять, что столь беспочвенное обвинение верно?
- Ах, Пит, Пит, диагностика - не обвинение, одумайтесь. Но то вызывающее белье, о котором вы сейчас поведали, было вашего размера.
- Так же как Вивьен. И Карен. Это на них вы видели его надетым.
- Тоже верно. Но не забывайте, что вы теперь восстанавливаете воспоминания, которые бессознательно изменяете под тот образ, который хотите создать.
- А то, что желаете видеть вы, - так это меня, предстающего в женском одеянии.
- Вы находите это трудным для восприятия? Бессознательное перевоплощение, восходящее, вне всякого сомнения, к заре человечества? К доисторической эре, когда впервые одежда соотнеслась с полом?
- Я нахожу это омерзительным. И не думал, что мой адвокат знает, что такое лжесвидетельство.
Гольд взорвался.
- Послушайте, Хаббен, вы приплели Карен для того, чтобы столь здоровая бабища как она облегчила вашу тягу к переодеванию. Вы покупаете нижнее белье, делаете это впервые в своей жизни. Оставляете его у себя после того, как Карен ушла. Потом пересылаете его к себе. Если вы не считаете это солидным доказательством, хотелось бы знать, что за козыри у вас в рукаве, чтобы его опровергнуть!
- Не в рукаве, Гольд. Здесь, на краю этого ряда восковых фигур.
Гольд повернулся.
- Моя жена?
- Моя бывшая жена. Заставьте её сказать правду, и вы увидите то, что вы называете солидным доказательством для мужчины вроде меня.
- Господин председатель, - запротестовал Гольд, - я не понимаю, почему моя жена...
- Истина, мэтр. Истина превыше всего.
Герр доктор нежно посмотрел на Джоан, сидевшую с покорно сложенными на коленях руками.
- Дитя мое...
Джоан грациозно поднялась; она некогда получила в школе приз за успехи и так и осталась лучшей ученицей.
- Господин председатель?
- Не могли бы вы описать интимные детали отношений с обвиняемым? Это вас не очень затруднит?
- Нет.
- Началось все...
- Чуть спустя после его прихода к Макманусу и и Нэйджу в качестве редактора отдела художественной литературы. Оказалось, я к нему неравнодушна. Каждый раз, когда меня вызывали в его кабинет, я чувствовала, как переворачивается все внутри и дрожат руки.
- Он был так хорош?
- Ну да, господин председатель, он был рослым, крепким, да и красивым мужчиной среди толпы невзрачных и хилых. Он был воспитан, образован и, видя, как он выслушивал глупости Чарли Макмануса, становилось очевидным, что в издательском доме он станет незаменим. В общем, прекрасная кандидатура для любой девственницы с её полным незнанием мира.