Нет, нет, я не ошиблась. Это была именно она. Потому что, начиная с такой неожиданной встречи… через оконное стекло кухни моей квартиры, я стану встречать ее отныне и на улице, и в близлежащем к дому магазине. Я увижу эту дамочку еще рядом с ее дочерью (которая довольно часто заходила к ней на работу там, на Сумской) и поэтому я ее тоже вспомнила. Я стану нередко встречать еще и ее дочь, выгуливающую собаку, потому что они будут проживать…в соседнем со мной доме.
Но я так никогда и не заговорила с означенной мадам. Возможно, потому что столько лет прошло. Да и мы никогда не были с ней близки, даже когда-то, работая вместе. Если честно, меня еще отпугивал праздно-любопытный и, в то же время – холодный взгляд ее дочери…
И сегодня не перестаю удивляться: такой огромный и многомиллионный мегаполис эта Москва. Сколько здесь улиц, проспектов, переулков и домов… Но когда я вижу случайно сегодня из моего окна бодренько вышагивающую сухонькую женщину с полиэтиленовыми пакетами в двух руках… С которой мы когда-то работали вместе на улице Сумской в другом городе, а теперь даже – в другом государстве… В одной конторе и стране, которых уже не существует в природе – и конторы, и страны… Я понимаю, что я просто чего-то не понимаю в этой жизни.
Возможно, сегодняшней своей бодрости она обязана Полю Брэггу? Возможно, к этому нужно приплюсовать еще и генетику ее рода? Возможно, даже и то, и другое, вместе взятое. Это здорово, конечно. И она, наверняка, выиграла в споре со своими оппонентами по поводу здорового образа жизни. И время поставило свою жирную точку в этом споре.
Но дело не только в этом. Я хочу сказать о другом. Когда я гуляю у пруда за моим домом и встречаю эту мадам с собакой или без собаки… Или ее вместе с дочерью, или без дочери… Я не могу не думать о странностях жизни, помня, что именно за поворотом у пруда, где я прогуливаюсь, стоит указатель для автомобилистов, на котором крупными буквами написано: «Харьков». И еще неподалеку, в этом районе находятся улицы, которые называются «Сумская» и «Харьковская»… А в Харькове я жила в районе города, который назывался «Московский». Неподалеку от моего дома шумел «Московский проспект». И комбинат печати, в котором находились редакции местных газет и где я работала, тоже находился на том же, «Московском проспекте»…
Когда я думаю о таких вот странных совпадениях, и еще встречаю ту харьковскую мадам, с которой мы когда-то вместе работали и которая сегодня живет в соседнем со мной доме, то понимаю: это уже не дежавю. Это какое-то странное и не совсем понятное мне действо, сродни фантасмагории. Какую-то мистерию разыгрывает передо мною жизнь. Какую?
Мне кажется порой, что это мистерия «колеса». Колеса, олицетворяющего вечный двигатель, и вечный повтор. Другого объяснения не нахожу и сегодня, когда пишутся эти строки, а на дворе – 2013 год…
И каждый раз, когда встречаю означенную мадам, я невольно вспоминаю ту историю, которая случилась со мной тогда и там, на улице Сумской, в доме, при входе в который тревожно сжималось мое сердце (теперь-то я уж точно знаю отчего).
Конечно, эта женщина под негласным «секретом» тоже знала, почему я уволилась «по собственному желанию». Ведь она работала непосредственно в «редакторской» и дружна была со всеми дамами, приходившими «почесать языками» в этот кабинет. Тогда…
А сейчас, когда столько времени прошло… Зачем ей помнить чужие истории? Каждый помнит свои. И я помню. И всё также, даже сегодня, задаюсь сакраментальным вопросом: зачем и почему это произошло именно со мной?
В тот день я дежурила на второй смене. Одна, разумеется, как уже повелось.
Помню: была совсем ранняя осень. С сентябрьского календаря едва слетели первые листки…
В тот вечер было очень много работы. Телетайпы «взбесились» или, даже, если выразиться еще точнее – совсем «слетели с катушек». Я даже вынужденно прикрыла дверь в свою «редакторскую», потому что телеграфистки открыли соседнюю дверь из телетайпной, как-бы «выпуская» невозможный грохот от работы тяжелых аппаратов в коридор.
Но трескотня «разгоряченных» телетайпов настигала меня всё равно, когда женщины сбрасывали мне тексты, а я открывала специальное окошко, чтобы получить их.
Оставалось уже где-то пару часов до окончания не самой легкой смены, когда в «редакторскую» влетела одна из работавших в тот вечер пожилых телеграфисток.
– Ой, Саша, ты тут сидишь за закрытыми дверями и ничего не знаешь. А у нас такое несчастье случилось в мастерской с монтером. Даже «скорую» пришлось вызывать, – сказала женщина, направляясь к холодильнику и доставая оттуда принесенные из дому бутерброды. – Но, сейчас, слава богу, уже всё позади, – добавила она.
– А что случилось? – спросила я, вдруг ощущая, как у меня почему-то холодеет всё внутри.
– Да он вены себе нечаянно порезал, – вздохнула она.
– Нечаянно… именно вены? – переспросила я, чувствуя, как кровь отхлынула от моего лица, а сердце, бултыхнувшись, мгновенно «улетело» в пятки.
– Да… Когда он разрезал изоляционные проводки, то у него острый нож как-то неудачно выскользнул из рук…
– Ах, вот оно что, – тихо выдохнула я, отводя глаза в сторону и, мгновенно, даже с позиции своей молодости, понимая то, в чем не пришлось усомниться пожилой и уставшей женщине.
Я поняла всё и сразу. И еще пронеслась мгновенная мысль: опытный врач со «скорой помощи», наверняка, отличит производственную травму от чего-то иного…
Телеграфистка вышла. А я онемела, машинально глянув на тексты, которые лежали передо мной на столе. Читать их я не могла: у меня всё плыло перед глазами…
Встав из-за стола, сразу плюхнулась в кресло, потому что у меня подкашивались ноги. Я прикрыла глаза и обхватила голову руками. Ужас осознания случившегося проник в каждую клеточку моего тела.
«Какая уже разница, о чем подумал врач и о чем написал в заключении, и что сказал потом этим двум замотанным и перепуганным женщинам, – судорожно проносились мысли в моей голове. – Врач – тоже человек. Возможно, он устал. Возможно, у него просто заканчивалась смена и он торопился куда-то… Но сама-то я понимаю, из-за чего или, точнее, из-за кого всё это произошло»…
Если бы действительно несчастный случай произошел с кем-то другим в нашу смену, я, конечно, обязательно бы зашла в телетайпную и поинтересовалась: что и как. Но это был не несчастный случай. Я сразу это поняла. И пребывала в жутком смятении: вот сейчас увижу его с перебинтованной в запястье рукой, встречусь с ним глазами… И он сразу догадается, что я всё поняла… Нет, нет. Нельзя. Не выйду из кабинета. Буду сидеть за закрытой дверью.
Мое сердце разрывалось от жалости, сострадания и испуга. И тяжесть навалилась на меня. Я была «вырублена» случившимся, продолжая какое-то время просто пребывать в ступоре, не в силах подняться с кресла. И в этом невольном оцепенении, туманном смешении всех чувств, мне вдруг почудилось, что я услышала женский голос (интуиции, души, Судьбы?), который очень тихо шепнул: «Уходи отсюда, уходи скорее». Наверное, показалось…
Никому не пожелаю того, что испытала сама в те мгновения. Разве я могла предвидеть, что однажды в жизни окажусь в подобной ситуации?
Ну, влюбился паренек. Иногда по три раза за рабочую смену стал со мной здороваться. Я кивала ему, улыбаясь: мы, вроде, уже здоровались сегодня… Иногда, возможно, это получалось у меня более приветливо, иногда – холодновато-вежливо.
Он нес бессменную вахту у окна, которое находилось между дверьми телетайпной и «редакторской», поджидая моего выхода, чтобы спросить, например, буду ли я выпускать стенную газету.
Стенная газета – была нашей комсомольской обязанностью с Риммой. Потом – уже только моя после ее ухода. Иногда мне казалось, что он может спросить, не знаю ли я, какая будет завтра погода, хоть я, естественно, не являлась «бюро метеопрогнозов». Ему неважно было о чем спросить, лишь бы заговорить со мной.
Если честно, меня всё это начинало тяготить. И я все чаще стала прикрывать дверь «редакторской». Особенно, когда работала в «гордом одиночестве» на второй смене.