И понимала, что все мы: и стар, и млад – постчернобыльские дети. И никуда от этого не деться. И Джина, однажды выпущенного из бутылки, уже никогда не заманить туда обратно. Никогда…
Об этом думала я тогда, когда так внезапно заболела, хотя у меня ничего (вот парадокс!) и не болело. Просто не было сил. Через десять дней мне полегчало. И я постаралась быстрее забыть о «странной болезни». Потому что, если продолжать думать обо всем этом, то можно сойти с ума…
(Но Джин будет напоминать о себе постоянно. То преждевременным уходом пожилых людей из жизни, то болезнями, которыми болеют дети сегодня и которых просто не существовало в природе во времена моего детства. То недавней японской Фукусимой…)
Сейчас, оглядываясь назад на то время, я вовсе не склонна идеализировать работу в том коллективе. Как во всяком живом организме, здесь были свои «болячки» и «заморочки». И еще раз доказывала свою правоту пословица, что «рыба тухнет с головы». Я имею в виду, прежде всего, нашего главного начальника – заведующего местным отделением ТАСС. У меня осталось о нем не очень приятное воспоминание, хотя мне лично он не сделал ничего плохого. (Хорошего тоже).
После перенесенного инфаркта он больше отсутствовал на своем рабочем месте, нежели присутствовал: пребывая то в санатории, то на больничном, то на профилактической проверке в кардиоцентре, то, руководя производственным процессом из своей квартиры по телефону. Может, так оно было и лучше. В смысле, постоянного отсутствия его присутствия. Когда же он появлялся на своем рабочем месте, то считал своим долгом давать всем разгон, считая, очевидно, что без него все обленились и распустились.
Доставалось, прежде всего, главному редактору – женщине, которая волокла на себе весь этот воз и за себя, и «за того парня». В смысле за него же – постоянно отсутствующего заведующего.
Но больше всех «доставал» он одного из корреспондентов, которому было лет пятьдесят и который тоже перенес инфаркт. Тут, по-моему, была, вообще, замешана какая-то патологическая, необъяснимая ненависть. То ли он не мог выносить этого человека, потому что тот невольно напоминал ему о перенесенном недуге, то ли он просто «клевал» его на правах «главного петуха» по причине какой-то давней неприязни. Но, как только начальник появлялся на работе, тот сотрудник на следующий же день брал больничный. И не в целях самосохранения, а по медицинским показаниям. Такая странная жестокость была непонятна многим.
Мне же, чисто внешне, заведующий нашим отделением напоминал подозрительного страхового агента советских времен. Были такие подозрительные товарищи: работа у них была такая – никому не доверять и всё перепроверять…
Наш же начальник, вроде бы, в своем далеком прошлом имел даже какое-то отношение к московскому Литературному институту. Помню, как на его юбилее, в момент служебного застолья, была прочитана телеграмма от известного советского поэта. Наш заведующий, в окружении своей жены, дочери буквально расцвел. И я тогда же подумала: ну, и сидел бы в окружении своих внуков и близких на даче, на свежем воздухе, а не в духоте рабочего кабинета. И радовался бы жизни после перенесенного инфаркта, персональный пенсионер… Ан нет. Так, видно, жалко было расставаться с номенклатурными привилегиями: служебной «Волгой», личным шофером, хорошей зарплатой, возможностью поиздеваться над тем, кто ниже тебя по служебному рангу…
Как-то однажды душным летним днем, я, облаченная в облегающее фигуру платьице белого цвета из тонкого хлопка, вышла из своего кабинета и направилась в сторону «приемной». Навстречу мне шел наш заведующий. Из-под неопрятно торчащих в разные стороны полуседых и жестких бровей выглядывали, как всегда, настороженные глазки-буравчики. Слипшиеся остатки чуба прилипли к вспотевшему лбу.
Поравнявшись с руководителем, я поздоровалась.
– Саша, – обратился он ко мне по имени, и в то же время неожиданно строго. – Вот я сейчас увидел вас в белом платье и сразу вздрогнул. Вы мне напомнили медсестру или врача в белом халате, и я сразу вспомнил про больницу.
– Так мы же живем в южном, солнечном городе, – не растерялась я от нелепости прозвучавшего, – и светлая или белая одежда – это просто спасение в такую жару…
Пожилой мужчина засопел и пошел дальше.
А я про себя успела подумать: «Да у вас проблемы, уважаемый товарищ руководитель. И не только сердечные, если вы вздрагиваете от белого цвета… Это уже диагноз. Впрочем, переодеваться из-за вашей придури я не собираюсь и буду ходить в том, в чем чувствую себя комфортно в такую жару…»
Все пользовались холодильником, который стоял в «редакторской». Но, когда приходило время его разморозки, этим занималась, обычно, секретарша. Очевидно, по какой-то давней традиции, это тоже входило в ее обязанности.
Надо было видеть выражение лица означенной мадам за этим занятием и слышать нелестные отзывы в адрес всех остальных сотрудников… Оно и понятно: пользовались-то все, а мыть и чистить холодильный агрегат приходилось ей. Если у нас не было загрузки с работой, то я с напарницей тоже помогала секретарше. Куда ж деваться-то нам было, если это происходило в нашем рабочем кабинете?
Помню, как-то однажды жарким летним днем, когда напарница моя была в отпуске, решила подсобить секретарше в этой прозаической «миссии».
Когда, наконец, возня с холодильником была закончена, я заварила чай из листьев мяты, и мы присели с ней за журнально-обеденный столик. Очевидно, в благодарность за помощь и чай, строгая мадам решила «выдать» мне комплимент, чем меня, признаться, очень удивила. Но просто она была человеком весьма импульсивным. И, очевидно, в тот момент ее «пробил» именно положительный импульс.
– Какая белая кожа, – сказала она вдруг, пристально глядя мне в лицо своим, как всегда, немигающим зрачком кобры. – Слишком белая кожа для брюнетки с карими глазами. Так не бывает в природе…
– Свинцовыми белилами и ртутной отбеливающей мазью не пользуюсь, – попыталась шуткой ответить я на столь неожиданный комплимент. – И вообще, умываюсь «детским мылом» харьковской парфюмерно-косметической фабрики, – добавила я.
– Я вижу, – со знанием дела проговорила мадам, – если бы ты чем-то специальным пользовалась, то кожа на лице и теле отличалась бы по цвету. А она у тебя всюду одинаково белая. Вот это-то и невероятно, – в задумчивости сказала секретарша.
Тогда мне невольно вспомнилась пословица: «Сегодня в лесу точно что-то сдохло». Ну, разумеется, если эта мадам решилась вдруг сказать такое. Потому что это было слишком нетипично для нее. (Возможно, она даже впоследствии и пожалела об этом). Потому что «пробивал» ее чаще, всё же, отрицательный импульс. Вот, к слову…
У нас в отделении была одна сотрудница – корреспондент лет за тридцать, по своему человеческому типажу «косившая» под вечно наивную, инфантильно-удивленную девочку. В журналистском же плане, в моем понимании, она была весьма слаба. И пыталась все время компенсировать это поиском каких-то сенсаций. Встречаются такие персонажи в журналистском мире не так уж и редко.
Вспоминается случай, когда после такой очередной липовой сенсации местное отделение ТАСС буквально содрогнулось. Это было напрямую связано с информацией, авторство которой принадлежало нашей «наивной и удивленной». Корреспонденция ушла не только на республиканский Киев, но и, по-моему, даже на Москву. Деталей уже не помню. Но это было что-то, связанное с научными изысканиями, с каким-то там, якобы, «чудо-прибором»… Автору грозило увольнение. Все сотрудники только об этом и говорили.