— Сент-Саймонс, остров, сэр.
У Хорейса забилось сердце.
— Ты можешь взять лишнего пассажира?
Негр внимательно осмотрел его. Он был небрит, его старый серый офицерский китель был застегнут на единственную сохранившуюся пуговицу, его забрызганные сапоги были привязаны тряпками.
— Да, сэр, перевезу — за деньги.
Хорейс ни разу в жизни не слышал, чтобы негр просил денег.
— Сколько?
— Пятнадцать центов, деньгами Соединенных Штатов.
— У меня только доллар Конфедерации.
— Можно.
Хорейс спрыгнул в лодку, они заехали за полным джентльменом и отправились в извилистое, солнечное плавание по голубой воде приливо-отливных рек, которые отделяли остров Сент-Саймонс от материка.
— Представимся? — спросил джентльмен.
— Конечно, — ответил Хорейс. — Я капитан Хорейс Банч Гульд.
— Мое имя Иген. — Они обменялись рукопожатием. — Штаб-квартира на плантации Убежища. Назначенный Соединенными Штатами друг негров.
— Да, сэр, — хихикнул лодочник, как будто у него с Игеном был общий секрет.
— Вот как, — осторожно сказал Хорейс.
— Вы сказали Гульд? А! Тот самый Гульд из Блэк-Бэнкса?
— Совершенно верно. — Хорейс произносил слова, как бы отрезая их. Он не хотел узнать о Блэк-Бэнксе от постороннего.
— Приехали посмотреть, что произошло, пока вас не было, да?
— Совершенно верно, — снова сказал Хорейс.
— Ну, вы первый из прежних жителей приехали назад, Гульд, и возможно, впереди у вас кое-какие неожиданности. Но вот что я хочу сказать, — я ваш друг.
Не время было антагонизировать человека из Федерации. Хорейс заскрежетал зубами и промолчал.
— Как я сказал, Гульд, я расположился в Убежище, и если я могу чем-нибудь вам помочь, скажите мне.
Помочь ему на острове Сент-Саймонс? Это его остров. Его дом. Какое право имел этот янки предлагать помощь? Когда они пересекали устье реки Мак-Кей, он заметил, какой пустой выглядела округленная южная оконечность Сент-Саймонса. Маяка, построенного отцом, действительного не было. Дебора его предупредила, но только сейчас это стало реальным. Неужели Блэк-Бэнкс тоже погиб? Будет ли там кто-нибудь из его работников, кто бы приветствовал его? А если они там, сохранилось ли что-нибудь, что вызвало бы у них уважение к нему теперь, когда он не был их хозяином? Внезапно он почувствовал, что готов что угодно отдать за то, чтобы увидеть Джули, постараться рассказать своему старому другу, каким опустошенным он чувствует себя. Как ему тяжело из-за общего поражения, — не Конфедерации, а всей страны. Эту войну не выиграл никто! Потеряли все, и его охватило горе более сильное, чем страх за Блэк-Бэнкс, — горе, печаль, жалость ко всем — черным и белым, Северу и Югу. Почему ему особенно хотелось рассказать это Джули? Он не знал, за исключением того, что Джули всегда олицетворял для него спокойную, глубокую, нетронутую силу, мудрость и значительность черных. Хорейсу он был нужен сейчас — сильный, свободный сын мамы Ларней. Он мысленно улыбнулся. Он не дал свободу Джули. Его черный друг всегда был свободен. Джули, у которого не было фамилии, всегда был более свободен, чем он, Хорейс, потому что Джули знал и принимал себя таким, каким он был. Если бы только кошмар этой новой неопределенности внезапно пришел к концу, и он проснулся бы и выяснил, что пора встретиться с Джули на краю лесов Блэк-Бэнкса, чтобы идти на охоту. На охоту на енотов, кабанов и кроликов, не на людей.
— Не хочу прерывать ваши размышления, капитан, — говорил янки, — но мы хотим, чтобы вы, повстанцы, знали что Федеральное правительство собирается сделать все, что в его силах, чтобы все прошло как можно более безболезненно. И, в доказательство, как насчет лошади? Вы же не собираетесь идти пешком такую даль от Убежища до Блэк-Бэнкса, не правда ли?
Он именно собирался идти пешком. Он так давно ездил верхом, что ему не пришло в голову, что можно не идти пешком.
— Я буду рад ссудить вам лошадь.
Хорейс смотрел на плоские, коричнево-зеленые болота, стекающие подобно рекам между заливами, — болото и залив, болото и залив, образующие знакомую схему до самого моря. Ему хотелось ненавидеть этого человека, послать его к черту, но острый земляной запах соленых болот разбудил в нем воспоминание о том, каким он был, когда он был действительно Гульдом из Блэк-Бэнкса, когда он знал только обычные страхи, знакомые каждому, раньше, чем он стал чужим себе самому, раньше, чем он научился убивать и бояться.
— Да, — сказал он, — буду благодарен за лошадь.
Лодка заскрипела по песку на отмели у Убежища, и Хорейс подождал, чтобы Иген вышел первым. Вместе с янки они поднялись по широкому пляжу к старому дому Убежища; его веранда с закрытыми ставнями и остроконечная крыша были так же знакомы, как отмель у пристани Кингов. На территории были негры, но не работники Кингов. По крайней мере, он никого не узнал, и его не узнал никто.
Иген болтал о том, где он найдет лошадь.
— Позади старого амбара Кингов для хлопка... ее сейчас седлают... Мы хотим, чтобы к вам, повстанцам, которые здесь жили, относились как следует... конечно, вы слышали об Особом полевом приказе Шермана... все приморские острова отданы неграм... На каждого сорок акров... земля размежевана... все же, можете, конечно, посмотреть старые места... и сообщите мне, не могу ли я еще чем-то помочь.
Пока янки говорил, Хорейс почувствовал, что сам он как-то отошел в сторону, откуда он мог наблюдать за обоими собеседниками. Ему представился Иген, обвязавший веревкой голову пожилого, плохо одетого офицера-Конфедерата; за эту веревку он как бы дергал любезно, изо всей силы. Откуда он мог знать, что его земля размежевана на участки по сорок акров и роздана? Откуда он мог знать об Особом полевом приказе Шермана?
— Спасибо, — пробормотал он, повернулся и обошел дом Кингов по заросшей лужайке к амбару для хлопка. Незнакомый негр — с протянутой рукой — держал невзрачного вида лошаденку. Хорейс нашел в кармане монету, сел на лошадь и медленно поехал по дубовой алее Анны-Матильды Кинг по направлению к дороге на Джорджию.
Любимая дорога казалась такой же, как прежде, если не считать глубокие ухабы и места, едва прикрытые тонким слоем ракушек. Деревья по-прежнему стояли тесно по обе стороны, их по-весеннему зеленые ветви смыкались над его головой. Он не подгонял лошадь. Торопиться было незачем. Его никто не ждал. Он мог переночевать в знакомых лесах Сент-Саймонса не хуже, чем в чужих лесах, где он провел последние четырнадцать ночей. Вид дома Демиров превзошел самые страшные его ожидания. Стояли только обваливающиеся стены и голые, молчаливые трубы. Он не стал останавливаться. Он ничем не мог помочь своим старым соседям, живущим где-то на материке во временном убежище, и не знающим о том, что произошло с их домом.
Начали появляться облака — предвестники бури, движущиеся в разные стороны, — обычное явление в середине дня на острове. Он наблюдал за лесами, где свет все время изменялся. Как будто в огромной лампе подвернули фитиль на полный свет, и заросли с обеих сторон дороги были ярко освещены, то свет медленно уменьшался, и в лесу становилось темно.