— Очень приятно, Таня, — пробормотала Татьяна.
— Я знаю, — засмеялся Игорь.
Она тоже засмеялась — смущённо, но уже с некоторым облегчением. Игорь посмотрел куда-то вниз.
— "Сибирскую корону" любите?
— Что? — Татьяна не успела сориентироваться ни в пространстве, ни во времени, ни в обстоятельствах.
Игорь с улыбкой обратил её внимание на пакет, который она держала в руках, совершенно забыв о нём.
— Ах, да, — сказала она. — То есть, нет. Это — не мне.
— А кому?
— Это для Ромы и папы.
— А Рома…
— Мой брат. — К Татьяне окончательно вернулось чувство реальности, она как будто вынырнула из бассейна с тёплой водой на холодный воздух, и её кожа в тот же миг покрылась мурашками. — Извините, мне надо идти. Меня там ждут.
— Да, конечно, — сказал Игорь. — Не смею вас больше задерживать.
И он стал спускаться с крыльца. Татьяна смотрела ему вслед, но он почему-то не удалялся от неё. Когда Игорь обернулся, его удивлённый взгляд привёл её в чувство. Оказалось, что она шла за ним, как привязанная верёвочкой.
— Вы что-то хотели сказать? — спросил он со светлой улыбкой.
Татьяна сконфузилась, лихорадочно соображая и пытаясь придумать какой-нибудь вопрос.
— Я хотела спросить… Вам не мешает по ночам свет от вашей лампы? — выдала она наконец.
Он покачал головой.
— Я не каждую ночь бываю дома, — сказал он. — А так — ничего, не мешает.
Только сейчас Татьяна заметила, что у него в пакете было молоко, сметана и кефир. Она смотрела ему вслед, и её сердце вдруг сжалось в смертельной тоске и бешено рванулось из груди — туда, за ним. Хотя Игоря уже не было рядом, она всё ещё как бы чувствовала на себе взгляд его добрых глаз. Что-то по-неземному светлое было в этом взгляде, необыкновенное, но смутное, как воспоминание из прошлой жизни, и вместе с тем до боли знакомое. То, что было всегда — извечно, ещё до её рождения, до рождения её матери и матери её матери. Ей казалось, что эти глаза встречали рассвет тысячи лет назад, что они видели первый рассвет мира.
На этот раз она присутствовала на кухне и участвовала в разговоре, хотя, естественно, не пила ни капли. Разговор зашёл о том, как следует выходить из запоя.
— Сразу, резко это нельзя делать, — убеждал Роман.
Он сравнил это с неким физическим явлением, и разговор перешёл в эту область.
— Это можно сравнить с такой штукой, как самоиндукция. Вообще самоиндукция есть возникновение эдс индукции в проводящем контуре при изменении в нём силы тока. При выключении источника ток не прекращается моментально. Нет. Когда электрическая цепь размыкается, возникает такая эдс, то есть, электродвижущая сила, такая… В общем, она может во много раз превышать электродвижущую силу самого источника. Вот почему нельзя резко прекращать. Это может отрицательно сказаться на организме. Надо постепенно. Понимаете, Татьяна Михайловна?
— Я понимаю, — сказала Татьяна. — Но постепенно — это понятие растяжимое. Постепенно — это сколько? День? Два? А может, неделя? Вы тоже поймите, Роман Михайлович, что у нас времени-то как раз нет.
Отец, приподняв веки, снова начавшие тяжелеть, спросил невпопад:
— А кто её открыл-то, эту индукцию?
— Вообще электромагнитную индукцию открыл Фарадей параллельно с Генри, — ответил Роман. — Но мы говорили про что?
— Про самоиндукцию, — подсказала Татьяна.
— Верно. Хитрая штука эта самоиндукция.
Отец вмешался:
— Ты сначала сказал про электромагнитную индукцию.
— Да, а самоиндукция — это её частный случай.
— Да я знаю, ты меня не учи!.. Я сам тебя ещё поучить могу.
Роман миролюбиво согласился:
— Конечно, само собой, можешь.
Минут десять они спорили о самоиндукции и индуктивности, а также о том, кто раньше открыл электромагнитную индукцию вообще — Фарадей или Генри. Желая прекратить их спор, Татьяна взяла "Физический энциклопедический словарь" и, найдя нужную статью, вернулась на кухню:
— Вот, пожалуйста. Фарадей открыл в 1831-ом году, а Генри — в 1832-ом.
— Так этот Генри просто слизал у Фарадея! — воскликнул отец.
— Здесь сказано, что они пришли к этому открытию независимо, — вступилась Татьяна за Генри. — Такое в науке случается. Они же были по разные стороны океана. Фарадей был англичанин, а Генри — американец.
Тут разговор зашёл о нашем вкладе в мировую науку.
— Самым великим был, конечно, Ломоносов, — сказал Роман.
— "Открылась бездна звезд полна, — продекламировал отец. — Звездам числа нет, бездне — дна". Это Ломоносов. Он был не только учёный, но и поэт.