— Иди прямо, увидишь — конь белый пасется, вертай налево, а после вверх на сопку…
— Где я тебя видела? — спросила Ирина и тут же вспомнила.
— Я тебя тоже. Днем к мамке моей приходили кровати отбирать.
— Правильно. Что ж ты тут куришь?
— Остываю, — странно ответил мальчик, перегибая через перила нечесаную белокурую голову.
— Тебя как зовут?
— Васькой. А тебя?
— Ириной… Вася, кстати, послушай, у тебя найдется еще одна папироска?
Мальчик нехотя вынул из кармана расстегнутой телогрейки мятую пачку, протянул:
— Только с отдачей.
— Хорошо, — согласилась Ирина, ухватив пальцами папироску-гвоздик. — Спички давай!
Васька чиркнул спичкой о коробок, поднес огонь, чуть не опалив Ирине подбородок. Закурили.
— А вот скажи, — проговорил Васька, снова перегибая голову через перила, — если окурок вниз кинуть — куда поплывет?
— По течению ручья, в бухту, в океан.
— А ну кинь! — сказал Васька. — Я тебе другой дам.
Ирина послушно бросила папироску через перила в воду. Окурок развернулся и светящейся лодочкой неожиданно поплыл вверх по течению.
— Ни хрена не знаешь! — со злорадством сказал Васька. — Вся вода обратно повернулась, с океана прилив идет!
— Ну конечно! Я просто забыла.
— Ладно врать! Скажи уж: не знала. Я тоже не знал. У нас в Глинке такого нет.
— Где это?
— Отсюда не увидишь! В Брянской области. Ну ладно… Ты иди. А я еще постою.
И она послушно пошла дальше, чувствуя, что за спиной остался мужчина, чуть ли не земляк, отчего пустынная дорога на ночном острове показалась не такой уж долгой. На повороте дороги к сопке пасся белый конь.
…Войдя в комнату, Ирина увидела, что Майка уже спит, а на столе лежат два бутерброда с плавленым сыром.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Кто-то протопал по коридору, нахально водя палкой по дверям, как по забору:
— Студентки! Вставайте к семи на завод! Аванс получать! Вставайте!..
Барак разом проснулся и загудел. Аванс — это было очень кстати: проездные кончились еще в пароходской столовой. В шесть тридцать утреннее безмолвие острова вспугнула скатывающаяся с сопки толпа студенток.
Зловещие, похожие на воронов, черно-синие птицы с хищными клювами боком взлетали с крутых травянистых полянок. Трава казалась непривычно желтоватой и редкой. Мая пригнулась, выдернула у обочины тугую травинку. Это была настоящая удочка, только маленькая, для лилипутиков-рыболовов. Жалко, Ирина еще спит, ей бы показать карликовый бамбук!
Внизу сиренево посверкивала рассветная бухта. Сейнера втягивались в ее горловину черной цепочкой, возвращались с океана к пирсу.
Неповторимая свежесть и новизна утра, казалось, требовали ответа. И тотчас кто-то запел.
Это была одна из тысяч самодельных студенческих песен. Мая не очень любила ее. И вообще ей всегда было стыдно петь на людях всякие высокие слова, она чувствовала, что почему-то краснеет. И сейчас она невольно оглянулась. Но все шли одной толпой по дороге к заводу и с воодушевлением подхватывали:
Мая вдруг с особой силой вспомнила, что она тоже уже студентка и вместе со всеми шагает по необыкновенному острову в Тихом океане, где под ногами растет бамбук… И неважно, что уже тошнотворно запахло рыбой, заводом. В конце концов, все это интересно! Кто это сказал? Ильченко это сказал. Вчера еще на пароходе. Молодец Ильченко!
Они ввалились в проходную завода, галдящей толпой заполнили узкий заводской двор.
…За час произошло множество событий. Им выдали аванс, отпустили позавтракать в столовую, потом разделили на две группы: одна пошла в цех резки рыбы, другая — в цех укладки.
Мая попала в цех укладки, и ей сразу понравилось, что еще на дворе у входа была квадратная лужа с остро пахнущей белой водой, в которой плавала деревянная решетка-настил. Каждый, кто входил в цех, неминуемо ступал на эту решетку и таким образом дезинфицировал подошвы хлористой известью.
Дальше тянулся длинный ряд умывальников в коридоре и раздевалка, где выдавали халаты и косынки. Мая вымыла руки, получила застиранный, но чистый белый халат, надела косынку перед мутноватым зеркалом и вошла в цех.
Во всю длину влажного цеха с шумом двигались конвейеры. Пахло рыбой и мокрой солью. Множество одинаковых работниц — все в белых халатах и косынках — набивали пустые консервные банки кусочками сайры, плывущими на лентах конвейера из цеха резки.