Выбрать главу

Ирина выбежала из воды, бросилась на гальку рядом; издеваясь, стала рассказывать о неуклюжих горе-спасателях, которые вдвоем не смогли догнать ее на лодке.

И тотчас начали подходить Иринины знакомые. То это были два тощих, коротко остриженных парня в черных очках, со «Спидолой» («Физики из Универа», — объяснила Ирина), то пожилой джентльмен в шортах и соломенной шляпе.

«Ну как, разрешили?» — спросил он.

«Да. Почти контрабандой. На днях уплываю, — ответила Ирина, — надоело экспериментировать в аквариумах!»

Джентльмен с сомнением покачал головой.

«Ни пуха ни пера!» — Он поклонился и пошел дальше по берегу.

Ирина задумалась, помрачнела, подняла с полотенца свои большие мужские часы с металлическим браслетом.

«Майк, я пойду. У меня еще много дел. Проголодаешься — гони сейчас же домой и сама пообедай».

И она ушла.

Больше никто не подходил. Мальчишки вытаскивали из прибрежных вод морские звезды, взрослые чинно купались и загорали, и спасателям на своей лодке некого было больше загонять обратно за линию буйков. Без Ирины все стало обыкновенно. И Мае уже неинтересно было мечтать о том, что предстоит ей узнать и совершить во второй половине двадцатого и начале двадцать первого века.

Она лежала и, хмурясь, думала о своем сегодняшнем дне, о том, что учиться на очном отделении целых пять лет и жить на одну стипендию будет трудно, даже невозможно, потому что надо еще помогать десятилетнему братишке Леньке, который остался жить у бабки, да и самой бабке обязательно надо помогать.

С тех пор как Мая и Ленька осиротели, Ленька постоянно жил под Артемом у бабушки, а Мая все скиталась по больницам и детским домам. Хоть за Леньку была спокойна. Теперь бабка стала совсем старая — наверно, лет около семидесяти, — и Леньку прокормить ей было, конечно, нелегко…

С Ириной Мая познакомилась совсем недавно — в начале вступительных экзаменов. Устроиться в общежитии не удалось. И вот когда Мая уснула поздно вечером на двух стульях в коридоре института, ее разбудила высокая черноволосая девушка…

И сейчас у Маи потеплело на сердце. Она вспомнила, как шла тогда по Владивостоку обратно домой. Погода начала быстро портиться, а она все думала о черноволосой незнакомке со смеющимися глазами, которая привела ее в свой дом, как родную сестренку.

Тогда, придя с пляжа, она, не чувствуя никакого стеснения, умылась пресной водой из-под крана и с аппетитом пообедала.

А на следующий день Ирина позвонила домой из лаборатории и сказала, что через десять дней студентки первых курсов рыбвтуза, в том числе и все поступившие, могут, кто хочет, поехать на путину сайры до первого октября — начала занятий.

И Мая тотчас побежала под дождем в институт и записалась одной из первых на тот самый южно-курильский остров, куда давно уже готовилась ехать Ирина, правда, совсем по другому поводу — в научную командировку.

И вот теперь до отплытия парохода оставалось еще целых два дня. Без Ирины квартира была все-таки чужой. Маятник усатых часов все так же уныло мотался в своей стеклянной клетке. А дождь все лупил и лупил по крышам и мостовым.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Дождь не прекращался и когда громадный старый пароход «Кулу» шел Японским морем, и когда на третьи сутки пути вплыл через пролив Лаперуза в Охотское.

Низкие тучи почти касались хмурых бугров океана… Ледяные поручни трапов, скользкие, мокрые палубы — от одного взгляда на всю эту мокрядь становилось гриппозно и сиротливо.

Но и первый день и второй Мая, как притянутая, почти беспрерывно простояла у самого борта на нижней палубе. Ей не хотелось укрываться в сумрачной глубине судна — в твиндеке, где было и тепло и сухо, где в два ряда, оставляя между собой лишь узкий проход, тянулись двухэтажные полки, как в жестком железнодорожном вагоне. В твиндеке № 5 было не меньше шестидесяти коек, и, наверно, столько же было в твиндеке № 4 и твиндеке № 3. Все они были набиты студентками.

В твиндеке № 1 находились матросы. В твиндеке № 2 — солдаты.

На второй день матросы с гитарами и аккордеонами просочились группами и по одному в твиндеки № 3, № 4 и № 5, и начались бесконечные ухаживания, песни и даже танцы в проходе. К Мае, слава богу, никто не приставал.

Она смотреть не могла на эти подмигивания матросов, невольное кокетство студенток, на то, как какой-нибудь матрос, аккуратно отвернув угол постели, бесцеремонно садился в ногах спящей девушки, преувеличенно громко вздыхал и обращался к окружающим: