Она нарочно не досказала и в упор посмотрела в глаза вспотевшему и покрасневшему Хворостянкину.
— Погоди в газету писать, — проговорил Хворостянкин и встал. — Не щадишь ты меня, Татьяна… Тяжело, понимаешь, тяжело… и через то кипит у меня тут! — Он сильно размахнулся кулаком, но к груди приложил его тихонько и мягко. — Ежели б кто другой такое со мной творил, я бы ему показал… А с тобой не могу… И не боюсь я тебя, а не могу… И ты погоди писать… До весны погоди… и конспекты будут… Я сдержу слово…
— А от курсов увиливать тоже перестанешь?
— Эх, опять ты свое! — Хворостянкин вытер лоб кулаком. — Сказал же! Чего ж еще?
— Хорошо, в последний раз поверю на слово… — Татьяна подсела к Хворостянкину. — А теперь давай поговорим о молочной ферме. Как тебе известно, второй день у нас на ферме находятся электрики из Усть-Невинской, а делать им нечего: нету провода. Наряды ты получил, и нужно сегодня выслать подводу…
Хворостянкин хмурился, сопел и что-то записывал на листке бумаги; забывшись, он по привычке откинулся на спинку стула, потянулся к тому месту, где были устроены кнопки сигнализации, и тотчас отдернул руку, точно она прикоснулась к чему-то горячему. А Татьяна, видя все это, смотрела на Хворостянкина, и в ее молодых глазах играли веселые искорки.
29
После короткой беседы о всяких текущих делах в колхозе Хворостянкин, подпушивая усы, пообещал сегодня же послать подводу за электропроводом и даже любезно проводил Татьяну до порога… Когда дверь закрылась, он тяжелым шагом снова подошел к столу и, грузно усевшись на стул, развернул книгу, смотрел в нее, но читать не мог.
«Так-то, Игнат Савельевич, кажись, она тебя совсем заарканила, — подумал он, кривя в улыбке губы. — Придется подчиниться… И хотя я еще не знаю, лучше после этого мне будет или хуже, а вижу — надо подчиниться…»
В это время Татьяна спускалась по лестнице и неожиданно встретила Григория Мостового. Григорий только что вышел из библиотеки со стопкой книг — они были перевязаны пояском. Он первый заметил Татьяну и остановился, краснея и, видимо, не зная, как ему быть: спрятаться ли снова в комнату Лиды Чебанюк, стоять ли вот так, пока Татьяна подойдет, или же самому подойти к ней и заговорить? Одет он был несколько странно — не по-домашнему и не по-степному: большие сапоги, сухие и серые от пыли, комбинезон с нашивными карманами, которые были до блеска замаслены. Видимо, Григорий находился в поле и пришел в станицу за книгами. Серая, совсем еще новенькая кубанка — та самая с серебряными галунами кубанка из мельчайшего курпея, которая нравилось не только ему, но и Татьяне и которую он надевал только по праздникам, — доказывала, что Григорий был дома и пришел сюда нарочно, не иначе, чтобы повидаться с Татьяной…
Все еще не решаясь сойти с места, Григорий сбил на затылок кубанку, и на лоб так же, как и в ту ночь, когда он пьяный спал на диване, упал белесый, под цвет курпея, чуб. От этого у Татьяны снова защемило сердце, и ей вспомнилось то утро…
Он тогда поднялся злой, с воспаленно-красными глазами и, ничего не говоря, стал проклинать и свою жизнь и Стегачева. Татьяна не слушала. Молча отворила в сенцы дверь и сказала: «Не бурчи, не кляни себя, а иди, иди, чтобы я тебя больше таким противным не видела!» Он ушел, продолжая ругать Стегачева: «Он тебе дороже… Тянешься к нему, заезжаешь… Я еще побываю у него, поговорю с ним…»
— Привет, Татьяна Николаевна! — сказал Григорий, переступая с ноги на ногу. — А я только сейчас из бригады, — добавил он, точно оправдываясь. — Мои машины распахивают землю под лесные посадки, начали от Качкачева кургана. А я пришел за книгами для рулевых…. Читают хлопцы все подряд.
— А сам ты что читаешь? — спросила Татьяна.
Григорий подошел к ней, как-то жалостно посмотрел ей в глаза и сказал:
— Читал я, Танюша, одну книгу… Читал, читал, а понять ее так и не смог… И вот сейчас смотрю на нее…
— А-а! Вот ты о какой книге, — перебила Татьяна. — Говоришь, читал книгу и не смог понять? Нет, Григорий, ты ее не читал, а только перелистывал… Эх, видно, вообще не умеешь ты читать хорошие книги, вот что я тебе скажу.
Она быстрыми шагами пошла в комнату партийного бюро. Григорий молча поплелся следом за ней.
Татьяна остановилась у стола. Она не оборачивалась и не видела Григория, но чувствовала на себе его взгляд.
— Значит, читал, читал, а понять так ничего и не смог? — спросила она, глядя в окно и видя по ту сторону улицы школу и игравших во дворе детей. — Видно, не для тебя она написана, вот и не понял…