Он долго раздумывал, глядя на вздрагивающий фонарь. «Тогда есть еще одна причина: сама Усть-Невинская ГЭС. Там я немало вложил труда, да и все технические начинания в станицах и хуторах — они-то мне тоже не чужие… И Прохор не чужой — даже сосед моей матери… И этот нелепый случай с мотором… Как это Прохор сказал: «Одному Виктору Игнатьевичу подчиняюсь…» Вот оно как? А почему одному мне? Я его обучал… Это верно. А сколько здесь сейчас таких Прохоров? И все они нуждаются в моей помощи. «Хочется еще испытать, себя проверить…» И будут испытывать, будут оборудование портить, будут злить Рагулина — и не одного его… Но разве без меня нельзя обойтись? Можно! Приедет другой — тоже специалист… «Без тебя нам не обойтись». Кто же это сказал? — Виктор заложил руки за голову и стал припоминать, кто же сказал эту фразу и почему она ему вспомнилась. — Это Сергей! Он умеет… А почему без меня не обойдутся? Есть инженеры опытнее меня… Так почему же нельзя без меня?.. Я здешний… Об этом тоже, кажется, Сергей говорил… Тут прошли и мое детство и моя юность… А я? А! Вот оно что!» Он смотрел на фонарь, но не видел ни пузатого стекла в блестящих поясках, ни тусклого дрожащего света, а в ушах стоял шум, похожий на шум реки в разливе…
Очнулся Виктор, когда услышал стук в дверь: кто-то слабо бил кулаком в сырую и набухшую фанеру…
Виктор подумал, что это, наверное, вернулся Прохор, и, нехотя поднявшись, снял крючок и распахнул дверь. Дождь хлестал о вагончик с еще большей силой, веяло сыростью, и из темноты вышел не Прохор, а появилась, точно привидение, до нитки промокшая женщина. Юбка и кофточка на ней прилипли к телу, обтянули ее груди, бедра; мокрая косынка сползла на плечи, волосы были растрепаны, лежали они на щеках, и с них стекали струйки воды, — казалось, что женщина только что выплыла из реки. Как-то неестественно быстро она переступила порог и, как бы чего-то испугавшись, остановилась. Подняв голову, она взглянула на Виктора, и на ее ресницах блеснули росинки, похожие на слезы, но она не плакала — это было заметно по болезненному горячему блеску со глаз… Виктор сразу узнал в ней Соню и невольно отшатнулся.
Ей было трудно стоять, тело ее напрягалось, маленькие кулаки сжимались — было видно, что крепилась она из последних сил. Не опуская голову и не мигая, она несколько минут молча глядела не него, и в этом взгляде было столько невысказанной обиды и до боли мучительной тоски, что Виктору стало не по себе. Он нерешительно приблизился к ней и, робко улыбаясь, сказал:
— Соня?..
Она молчала, точно окаменела, и только когда Виктор хотел прикоснуться к ней, она сжала на груди руки и вздрогнула, но не так, как дрожат от холода, а с тяжелой внутренней болью.
— Ну, чего ты так смотришь? — говорил Виктор. — В такой ливень… Или что случилось, Соня?
— Где ты был вчера? — сказала она без голоса, одними губами.
В ответ ей Виктор хотел рассмеяться, чтобы свести ее вопрос к шутке, но встретился глазами с Соней, помрачнел, отвернулся.
— Где ты был вчера? — повторила она вопрос уже громче.
— Ну, что за допрос?
— Где ты был вчера?!
— Ну, Соня, ну, был я в Родниковской, — боясь поднять голову, сказал Виктор. — Понимаешь, Сергей попросил поехать и посмотреть…
— Врешь…
— Да ты мне что, жена?
— А если не жена?.. Значит, с неженой все можно?
Она проговорила с трудом, тяжелым, дрогнувшим голосом, и Виктор, взглянув на нее, увидел, как болезненно скривились ее пересохшие губы. Она хотела уйти, но Виктор удержал ее, схватив рукой за мокрое и горячее плечо.
— Куда ж ты в такую ночь?
Она молчала и смотрела в шумящую дождем темноту.
— Зачем же одной идти в дождь… Останься… А если не хочешь, то я тебя провожу…
Соня повернула к нему голову, свет фонаря упал на ее мокрое и не бледное, а зеленое лицо, и теперь Виктор увидел в ее глазах не капельки дождя, а слезы.
— Видишь? — И она замигала ресницами, и по щекам ее потекли слезы. — Если у тебя еще есть хоть капля жалости ко мне, не мучай…
И не успел Виктор сказать слово, как Соня выбежала из вагончика, точно нырнув в воду, и исчезла. Виктор рванулся следом за ней, но не пробежал и десяти шагов, остановился… Вокруг него сомкнулась тьма, и ничего, кроме шума дождя, не было слышно. Болезненно-вялой походкой он вернулся в вагончик, пригладил намокшие волосы и, держась руками за голову, лег на сено. «Что это? Что? — спрашивал он себя и не мог найти ответа. — «Если у тебя еще есть хоть капля жалости, не мучай…» Кто же я теперь рядом с ней?.. «Не мучай…» Он закрыл ладонями глаза и видел в дверях Соню, ее гордо поднятую голову, ее взгляд со слезами, полный тоски и ненависти.