— Какую?
— Свою.
— Посылал?
— Давно.
— И напечатали?
— Что-то не вижу.
— А о чем же статья? — Татьяна положила черешенку себе в рот и протянула пучочек Григорию: — Угощайся…
— Спасибо… Понимаешь, Танюша, статья очень важная для меня. Помнишь, я тебе рассказывал об устройство трактора на электрической тяге. Должны бы напечатать… Там было все: и расчеты и схемы.
— Эх ты, изобретатель. — Она потрепала его чуприну. — Почему мне не показал статью?
— А зачем?
— Все же… Может, что и подсказала бы. Один ум хорошо, а два… — Она не досказала. — А как твоя радиосвязь? Увенчалась успехом?
— Это наладил. — Григорий оживился. — Теперь у нас разговор двусторонний, беседую с директором на расстоянии, вот как с тобой, очень удачно получилось. Правда, Афанасий Петрович Чурилов обижается. «Теперь ты директору покою не дашь», — говорит он. И это верно: сейчас он от меня не скроется… Танюша, может быть, тебе нужно поговорить с Чуриловым? Приходи вечером, вволю наговоришься… Аппаратура действует безотказно… Придешь?
— А далеко твоя стоянка?
— Да нет! Я вчера переехал вот сюда, за бугор… Культивируем пары… Придешь?
— Не знаю, — сказала Татьяна совсем тихо и опустила голову. — Если управлюсь в бригаде… Теперь у меня столько дела…
Григорий взял у нее черешни и долго рассматривал, не решаясь съесть.
— А ты приходи… Я тебя соединю с Чуриловым… Очень хорошо слышно, и разговор двусторонний…
Татьяна смотрела в окно, и по ее задумчивому взгляду было видно, что она не слушала Григория, а думала о чем-то своем.
— Эх, Гриша, Гриша! — сказала она и тихонько вздохнула. — Хотя у тебя радиосвязь двусторонняя, а с Чуриловым мне, к сожалению, и говорить-то не о чем. С тобой бы поговорить… без радио.
Татьяна подошла к нему, постояла, затем чуть-чуть прикоснулась губами к его щеке.
— Жди… Я приеду поздно.
Последнее слово она проговорила почти неслышно и ушла из комнаты, высоко подняв свою маленькую, повязанную косынкой голову.
31
Возле бригадной усадьбы лежала низина, и по ней широким прогоном тянулось картофельное поле. В мае здесь часто проходили дожди с грозами, и ботва, с шершавыми и сочными листьями, поднялась по колено. На многих кустах выметались бледно-желтые стебельки и пестрели, как вышивка на зеленом холсте, желтые и белые цветочки.
По всему полю разбрелись колхозники. Они низко нагибались над рядами, как бы любуясь цветением, а сапочки в умелых руках бегали так проворно, что в один миг вокруг кустов вырастали невысокие курганчики из влажного чернозема…
Татьяна и Прокофий Низовцев проходили по рядкам и осматривали окучивание. Прокофий был мужчина статный, невысокого роста, со свежим, моложавым лицом и со светлыми усами, красиво лежавшими на полной губе. Был он молчалив, но не всегда, а только в те часы, когда в его бригаду приезжал агроном. Когда он молчал, искоса поглядывая на Татьяну, в его серых откровенно-смелых глазах всегда светился тот особенный огонек, который как бы говорил: «Агрономша ты славная, а как женщина — и вовсе хороша…»
И вот сейчас Татьяна нагнулась к кусту и рассматривала цветочки.
— Завязь будет хорошая, но плохо, Прокофий, что поздно начали окучивание.
После этого она засовывала пальцы в сырую почву, отыскивала там корешки:
— Уже есть клубни…
А Прокофий в это время не говорил ни слова и то задумчиво смотрел на серебрившийся вдали хребет гор, то озабоченно крутил усы. «Эх ты, Таня, Танюша! — думал Прокофий, покручивая ус. — Ты не о завязи и клубнях говори, а лучше скажи мне, кто тебя, такую красивую, обнимает и для кого ты не агроном и не секретарь партбюро, а одно только наслаждение…»
— Татьяна Николаевна, — сказал Прокофий, оставив ус в покое и снова переводя взгляд на зубчатый перевал, — и чего ты там все приглядываешься? В корнях полный порядок… Тут по твоим же советам агрономия соблюдена до тонкостев, можешь быть спокойна…
— Опоздал с окучиванием — вот беда.
Прокофий развел руками и сказал:
— Неуправка… А тут еще, ты же знаешь, часть людей отправил на сенокос. И уборка не за горами — тока готовим, везде люди нужны. — Прокофий наклонился, взял комок земли и растер его в ладонях. — Татьяна Николаевна, хочу я у тебя спросить…
— Спрашивай.
— Слыхал я, — начал Прокофий, пересыпая землю с руки на руку, — слыхал, будто будем создавать лесные звенья или же бригады? Правда?
— Будем…
— Теперь или после жнивов?