Злость расколола все пронзительной белой вспышкой, все звуки померкли раздавленными искрами.
Извернувшись, впившись ногтями в кору, я ударила его коленом, раз, другой, отшвырнула липкие руки, выбила воздух из его груди, убила бы, окажись мы на земле – но он сорвался вниз. Я удержалась, осталась на месте, смотрела не него. Моя кровь леденела. Я видела запрокинутое бледное лицо, шевелящиеся губы, но не слышала ничего. Мертвая тишина текла между нами, и я не собиралась ее нарушать. Я сосредоточилась на том, чтобы не выхватить с пояса нож. На том, чтобы оставить Решта в живых.
В какой-то момент он понял. Пожал плечами, провал его рта, полный копошащихся, лживых слов, сложился то ли извинением, то ли укором. Решт взглянул последний раз – пристально, невыносимо.
Ушел.
Лес поглотил его шаги. Я сбросила вниз его сумку – позже сожгу или закопаю.
И только тогда расплакалась.
В этот вечер я не пошла к источнику.
С детства знала – если мне грустно, свет очистит душу, унесет печаль к небу жемчужной рекой, и где-то среди звезд она затеряется. Останется только эхо. Мерцающих прозрачный лед, плеск ручья. И теперь мне ужасно хотелось утешиться, доверить источнику свою боль.
Но нельзя было этого делать.
Несколько лет назад Атеши сказал, что слова источника я сама сочиняю, шепчу про себя вслед за песней. "Ты особенная, Нэйталари, – в голосе его был укор, но мягкий, ласковый, – тебе эти выдумки не нужны". Я спорила – горячо, яростно, я не была еще взрослой, но и ребенком себя не считала. Атеши лишь улыбался, отвечал невпопад, а когда разговор утомил его, потрепал по волосам: «Просто не отвлекайся во время песни, и это пройдет. Сама увидишь – как только станешь старше».
Он велел мне повторять песню сосредоточения, но я убежала. Промчалась сквозь деревню, мимо изумленных взглядов и окликов. Подвернула ногу, соскользнув с одного из камней в ледяные брызги ручья, но ни боли, ни холода не ощутила. Выбравшись на берег, я рыдала возле источника до темноты – от злости на непонимание учителя, и от страха, что слова его сбудутся. Весь тот день растекался в памяти, размытый пеленой слез. До сих пор они давили на горло, стоило вспомнить, теснились в затылке слова, которые не нашла тогда, не сказала.
Атеши пришел забрать меня перед вечерней песней.
– Источник, – сказал он, – для песен и света. Не для твоих слез.
У меня не осталось сил ни горевать, ни спорить – и я поняла, он прав. Только с чистой душой я могу приходить, сияющей и спокойной. То, что творилось во мне, замутит свет, сделает течение его прогорклым. Злое, отчаянное смятение, обида и боль, проворачивающиеся в сердце, как отравленный клинок. Это нужно было остановить, но способа я не знала.
Когда ночь сгустилась вокруг, вихристая, тревожная, заплескала мокрым ветром в ивовых ветвях, я соскользнула на землю, и побрела дорогой моего сна – не различая пути, но чувствуя в каждом шаге эхо. Свет скрытого источника глубоко, он услышит меня, но мое прикосновение не нарушит песни. Я побуду с ним, я найду равновесие, успокоюсь. И завтра вечером снова попробую петь для них.
Я пока еще не только звезда – что бы это ни значило. Эта ярость, песни, спутавшиеся под ребрами невозможным клубком, слезы неисчерпаемые, стынущие на коже – все тому доказательство. Не только звезда.
Но я могу стать.
Может, это единственный путь.
Может, только тогда они смогут услышать. Только тогда я буду сиять.
Часть первая. Глава 4. Сердце Леса. Осень
Эцэлэт
Каково это – быть предвестником, видеть свет старшей звезды, воплощать ее слова и исполнять ее волю?
Я никогда не задумывался об этом, ведь я служу только источнику, принадлежу только ему. Но сейчас эти мысли пришли сами, и я не гнал их. Лежа на земле, слушал ночь, мерцание и голос скрытого источника. Ранняя изморозь серебрилась на листьях травы, дыхание клубилось, холод пробирался под одежду. Рассвет вернет тепло, заставит поверить, что зима еще далеко, – но сейчас ветер льдистыми иглами царапал кожу, прояснял душу. В такую ночь не нужна песня сосредоточения – мысли сами становятся кристальными, чистыми.