Я всегда была звездой источника, он звал меня, говорил со мной, знал, что я предназначена ему. Теперь я звезда Эцэлэта, и Эцэлэт верит, что я пройду посвящение, но что, если предназначение мое было – сгореть без остатка? Что, если только так я смогла бы по-настоящему засиять? Нужно ли источнику мое возвращение? Понимание вспышкой взрезает душу – всю жизнь я думала об этом, всю жизнь готовилась к этому, и я совсем подготовилась – что же случится теперь?
– Если… что-то пойдет не так, – я не хочу говорить, но и промолчать не могу, с каждым произнесенным словом в глазах у меня темнеет, – ...если источник… не примет меня… мне можно остаться с тобой?
Стучит о дерево стальной наконечник стрелы, гулко и далеко. Вечерний свет дрожит, как растревоженная вода. Эцэлэт смотрит на меня – уходящее солнце горит в его темных глазах, словно в их глубину погружается. Я хочу перевернуть время, оставить непроизнесенными эти слова, я не должна быть такой слабой – но не отвожу взгляд, хочу и услышать, что он ответит.
– Верь источнику, – произносит он, – верь мне. Я знаю, он ждет тебя и никогда не отвергнет.
На мгновение комната погружается в золотую, теплую тишину – но Эцэлэт разгоняет ее, обнимает меня, порывисто, отчаянно, словно могу исчезнуть:
– Ты теперь всегда будешь со мной. Что бы не случилось – всегда.
И все вновь стихает, только слова его горят, стучат, стучат в моем сердце – всегда, всегда, всегда. Этот миг – вечный.
Я верю ему.
– Хорошо. – Рубашка у него шершавая, пахнет хвоей, лесом, искристым потаенным волшебством. Прижавшись к его груди, слушаю дыхание и песню. Так хорошо – но я должна объяснить. – Атеши говорил, нужно долго готовиться, а я могу только слушать, петь… идти за тобой. Я… он говорил, не справлюсь, если он не поможет. Что я слишком… – Прежняя жизнь набухает надо мной густой, тяжелой тенью. Я должна объяснить, Эцэлэт должен знать все, что я знаю, но я не могу договорить. Мой учитель хотел, чтобы я исчезла, растил меня ради этого. Я повторяю себе «невозможно» – но это не помогает. – ...столько лет говорил об этом.
Гнев Эцэлэта захлестывает последние отблески дня горьким пламенем. За пределом его объятий воздух становится суше и холодней.
– Ты уже знаешь, что нужно. Я буду с тобой, и ты все сможешь.
Я чувствую свет – свет его души, свет переплетающий наши души.
Пока он обнимает меня, ни холод, ни пустота не дотянутся, не коснутся, и никто не сможет. Не знаю, должна ли думать так, не знаю, должна ли быть настолько счастлива этим. Я была предназначена всем, но не знаю, что это значит теперь.
– Все смогу, – откликаюсь послушно, и знаю – так будет. Я верю ему.
Лес темнеет, стихает, тени поднимаются вокруг нас прибывающим синим течением. Чудится – задержу дыхание, задержу на мгновение сердце, и песня скрытого источника приблизится, проникнет в охотничью хижину вместе с сумерками, засверкает и закружится вокруг – как сверкала и кружилась прошедшей ночью, минувшим днем. Но мое посвящение совсем близко, и я не могу успокоить сердце.
Прошу:
– Расскажи что-нибудь.
Твой голос такой прекрасный.
Эцэлэт обнимает меня крепче – чувствую каждое слово, эхом в груди, искрами по коже:
– Знаешь как наши источники перекликаются между собой? Как две души, предназначенные друг другу, или одна душа, разделенная надвое. Я все эти годы ходил между ними, передавал искры света от одного к другому, и свет скрытого источника – нашим звездам. Они не знали, что я делал, но я видел, как становилось светлее, как свет источников сплетался, озарял сердца. А теперь их свет будет течь через нас, соединяться в нас, так прекрасно, как никогда не было прежде.
Я верю ему.
Знаю теперь – когда я засияю, буду сиять для него.
Мы пришли, когда мир погрузился в непроглядную ночь, в холод - бездвижный, как сердцевина льда. Деревья дрогнули, пропуская нас из леса, изморось затрепетала – и все замерло вновь. Я успела заметить, как темна, как безмолвна деревня. Гулкая пустота доносилась до сердца и здесь, сквозь наши шаги по хрустящей последней траве, сквозь медленный шепот ручья о пятнистые камни на дне – но пустота отчетливей. Словно бросаешь серебряную иглу в бездонный колодец и ждешь, ждешь плеска, тонкого звона – такая тишина. Голодная тишина.