– Нужно идти не ради помощи живущих там людей, – Эцэлэт говорит тихо, но голос его заполняет все вокруг, – а к Первому источнику. Чтобы принести нашим источникам свет.
Мы все исправим, – его душа омывает мою, и я верю ему, я знаю – так и будет.
Проснувшись перед рассветом, я все еще вижу след пути, пройденного во сне, этот путь серебрится над нами, звучит с рекой, с песней, связавшей нас, с голосами источников. Этот путь кажется теперь дольше, разветвленней, сложней, чем я смогла запомнить. В качающей меня полудреме, текущей созвучно дыханию Эцэлэта, теплой, как его кожа, я думаю – мимолетно и невпопад – по прежней утренней привычке выйти из дома, взглянуть на деревню, о которой так долго мечтала заботиться, представить, что будет, когда… Но я уже знаю, что увижу, уже знаю, что там. Все еще не хочу признаться до конца – но я знаю. Темные, пустые дома, истощенное, печальное сердце, когда-то звавшееся Сердцем Леса, а теперь...
Сквозь сон услышав мою тревогу, Эцэлэт обнимает крепче, закрывает от этого видения – и я остаюсь с ним.
Снег за окном летит вверх, мягко мерцает вдали, в свете источника.
Часть первая. Глава 15. Сердце Леса. Зима
Легенда о людях прошлого
Ты рассказал, но так трудно представить, что люди прежде не были звездами.
Они есть и сейчас.
Где же они? Никто их не видел.
За краем соленых волн. Те, что живут там, не знают ни света источников, ни звучания песен. И однажды пересекут море, ступят на наш берег, увидят сияние и возненавидят его. Это наши враги.
Те, что из древних пророчеств?
Да. Приплывут и покроют мир пеплом. Чтобы звезды погасли и песни умолкли, придет ураган, сокрушающий скалы.
Так будет?
Так будет.
Эцэлэт
С тех, как мы узнали новую правду, я все время был настороже. Спал урывками, просыпался от каждого шороха, выходил на крыльцо и вглядывался в темноту. Сам не понимал, кого высматриваю. Атеши и других непосвященных – кто знает, что они делают втайне? Или врагов, приплывших из-за моря, – быть может, их лодки давно причалили, а лазутчики пробрались в наши леса? Нет, я не этого боялся, у моей тревоги не было имени.
Понимал лишь, что боюсь за Нэйталари.
Я видел, как ей больно. И наедине со мной, и в единении с источником, в звучании песни эта боль не исчезала, оставалась ранящей тенью. А когда мы шли через деревню, путь и вовсе казался невыносимым, долгим, будто мы превратились в диких зверей и в любой миг могли попасться в силки.
А порой сами готовы были ринуться в ловушку.
Мы по-прежнему приходили к источнику под покровом теней, – утром прежде других, вечером – когда расходились все, до единого. Но в тот день подошли к кругу камней чуть раньше, и самозванцы задержались там, – неужели надеялись дождаться нас? Мы увидели, как свет омывает их отрешенные лица, как их руки погружаются в поток, равнодушно черпают силу. Где-то там в глубине источника таилась искра души Мельтиара, и мерцание, принесенное мной, и сияние, рожденное песней Нэйталари.
Тени задрожали вокруг нас, готовые распасться и исчезнуть. Я уже слышал, как Нэйталари кричит, велит совету убираться, бежит к источнику. Я хотел рвануться вместе с ней, напугать их – угрозами или разрушительной песней, но нет, нет, нам нельзя выдавать себя, я должен остановить Нэйталари! Но я не успел ничего сделать, – она остановилась сама, удержала гнев. Покров теней вновь окутал нас, и мы стояли молча, прижавшись друг к другу, и ждали, пока непосвященные не уйдут. Пока снег не запорошит их следы, а шепот воды не сотрет память о голосах.
Что разбудило меня сегодня, может быть, ярость, загнанная на дно души? Темнота стала мне невыносима, и я выбрался из-под одеял, зажег свечу на столе. Нэйталари шевельнулась, прошептала что-то, но не проснулась. Отблеск огня дрожал на ее ресницах, и она казалась такой юной, такой легкой, – будто сама была соткана из света. Тревога вновь вгрызлась в меня, безымянная и дикая. Что за видения окружают сейчас Нэйталари, не таится ли в них опасность? Не ждет ли беда наяву, не обступают ли наш дом враждебные тени?
Я не удержался, вышел на крыльцо.