Я была тогда очень глупой.
Мы идем сквозь нетронутый снег, сквозь его мягкий хруст и вязкую тяжесть, сквозь настоящий, сковывающий холод. Воздух стынет на коже, больно тянет ее - понимаю, что плакала, и теперь слезы мои замерзают. Ожесточенно тру запястьем глаза – небо, мелькающее между деревьев, рассветное, ослепительное, ранит их. Эцэлэт гладит мои пальцы, спрятанные в его ладони, его тепло пробуждает и жизнь, и боль. Снова хочется плакать. Давай вернемся, не-говорю мысленно, давай прогоним их, мы не должны бежать, это так плохо, так несправедливо. Злость на эти жалобные мысли, на слезы, вскипающие в глазах, согревает, и я ускоряю шаг.
– Расскажи, что ты видел во сне, – говорит Эцэлэт. В текущей вокруг тишине, медленной, как застывающая река, его голос такой гулкий и сильный – я обо всем забываю, смотрю на него. Странно, в Сердце Леса и на знакомых тропах мы оба словно брели в сумеречном тумане, а теперь все так ясно, так отчетливо и окончательно. Тилани идет за нами по сбитому снегу, отвечает поспешно и путано, со знакомой смесью увлеченности и тревоги, сопровождающей многие его сны и пророчества. Тилани рассказывает о человеке, что, кажется, может помочь нам, что его захватили враги, что это близкое будущее, которое мы можем предотвратить. Эцэлэт спрашивает, что он видел о Сердце Леса, почему мы так спешно должны были уходить – и пока Тилани говорит, я различаю его сон совсем близко.
– Там была девушка-пророк, – рассказывает он, – она меня предупредила, и я видел ужасные вещи, такое сильное, страшное чувство, такое же сильное, как то, что заставило меня прийти к вам.
Я смотрю на Эцэлэта, ловлю ритм его шагов, его свет, обнимающий мою душу, и мне не жаль тех мечтаний, что не сбудутся никогда. То была ложь, а теперь я вижу и знаю правду, знаю мой настоящий путь. Я счастлива, что приду к Первому источнику вместе с Эцэлэтом, что мы увидим мир вместе. Это хрупкое счастье – и как лезвие, острое. Разбивает сердце и возрождает, как посвящение. Только одно я хочу услышать – пусть он уже говорил об этом, но я хочу услышать еще раз, здесь, в этот прозрачный миг.
– Мы вернемся? – спрашиваю я.
Эцэлэт кивает, и отвечает без слов, и его убежденность сметает сомнения, прогоняет душившие меня слезы.
И я знаю теперь – это правда.
Вернемся, и тогда все изменится.
По-настоящему.
Часть вторая. Армельти и Аркаари. Глава 1. Два края мира. Зима
Армельти
Смогу ли я когда-нибудь согреться?
Костер догорел, пока я спала, лишь угли еще тлели, вспыхивали алым сквозь хлопья золы. Ледяная мошкара – первый снег – таяла над ними, но ветер нес новую. Дыхание клубилось паром, в горле саднило. Может быть, это просто невыплаканные слезы? Нет, нет, я не буду плакать.
Я плотнее завернулась в шкуру, вдохнула запах, – память о звере почти выветрилась, дубовый отвар изгнал ее, – подобрала палку и попыталась расшевелить огонь. Не сдамся, я блуждающая звезда, ни одно созвездие не примет меня надолго, но мой свет не мерцающий, яркий, как пламя, как кровь. Смогу согреться.
Ведь во сне мне было тепло.
Огонь ожил, затрещал, набросился на свежие ветки. Ночь задрожала, отступая, и оставила меня в пляшущем круге света. Больше ни огонька, и ни путников, ни охотничьих приютов, до ближайших деревень несколько дней пути. Вчера я заснула здесь, на поникших осенних травах, возле скалы, похожей на хребет морского чудовища из сказок, – а ночью пришла зима.
Но перед тем, в белом сне, ко мне пришла Нэйталари.
Она стала совсем взрослой, стала посвященной. Слушала мой рассказ и сумела изгнать тьму из моего сердца, – это свет ее источника меня согрел. Мы говорили так долго – о чем?
О Ринми.
Да, я призналась, что он он оставил меня, бросил в тяжелый час. Смогла ли я удержать слезы там, во сне? Ведь говорить было так больно. Больнее, чем думать о прошлом.