– Можно мне быть здесь? – спросила я, прильнув щекой к земле, притянув колени к груди, – Что мне делать?
Глубинный, протяжный ответ заискрился по коже, полетел ввысь – но без Эцэлэта мне этот ответ не разгадать. Станет ли он говорить со мной? «Не хочу, чтобы он обидел тебя», – так сказал его учитель. Должно быть, Эцэлэт меня ненавидит – что ж, у него есть причина. От воспоминаний о том, что я слышала в доме совета, о том, что не сумела их переубедить, виски опалил жгучий стыд, такой болезненный, гадкий – снова захотелось плакать. Нет, мне нельзя.
Весь следующий день я обустраивала свой маленький лагерь, ловила рыбу, собирала орехи и дикие яблоки, чтобы скоротать время до вечерней песни. К наступлению темноты мое новое жилище стало почти обжитым, обещая приютить меня до прихода зимы. Но сколько бы я не придумывала новых дел, образ опустевшей деревни преследовал меня, проступал в мыслях нестираемым отпечатком. Источник оставался таким же печальным и тихим, наши голоса летели к звездам,
они не слышат
никого не коснувшись, ничье сердце не пробудив. Всю ночь я не сомкнула глаз, сбившись клубком на ветке, размышляя – что, если этим муторным кошмаром обернулась моя детская игра? Я не пройду посвящение, не засияю – все опустеет, померкнет. Нет, нет! Я верю источнику, мой путь – верный.
Когда истаял утренний туман, чувство гложущей, тоскливой пустоты стало нестерпимым, и я решила вернуться в деревню. Просто проверить. Все ведь все еще там, ждут моего света?
Двух дней ведь довольно, чтобы обдумать мои слова?
Они позовут Эцэлэта, он не станет больше на меня сердиться, объяснит мой сон и ответ скрытого источника. Я пройду посвящение, я засияю. Все будет хорошо.
Приблизились обитаемые, совсем не пустые дома, повеяло гомоном знакомых голосов, дымом общих костров. Я поняла, как соскучилась и озябла, ускорила шаг. Приветствие вспыхнуло на языке, я взмахнула рукой – но жест стал напрасным, оборвал общий разговор. Это длилось несколько ударов сердца – медленных, как грозовые раскаты. Кто-то смотрел на меня исподлобья, кто-то отводил взгляд.
– Одумалась? – едко спросила Зири, вышагнув мне навстречу из-за чьей-то спины, – Или просто голодная? Атеши волнуется за тебя, а зря. Ты уже взрослая для таких выходок. Пора тебе понять, кто ты, кем должна стать.
Все они, звезды, для которых я буду сиять, молчали. Не вторили ей, не защищали меня. Молчали, словно здесь не было никого. Словно деревня и правда была пуста. Опустело сердце леса. Глаза защипало, но я не позволила себе заплакать.
– Значит, тебе все равно, что говорит источник?
Зири метнулась ко мне, как стрела, как песня, стиснула мне плечи сухими, горячими пальцами.
– Мне все равно, что говоришь ты, пока лепечешь эту ерунду. Пойди, извинись перед Атеши, признай его старшей звездой, – она перевела дыхание, голос ее стал мягче, ласковей, но глаза и руки полыхали больно и зло, – ну же, неужели не хочешь пройти посвящение? Ты ведь так мечтала, твой свет такой чудесный и яркий. Вспомни – ты всем хотела помочь. Неужели детские капризы важнее?
– Источник говорит, мой путь – верный, – проговорила я тихо, отчетливо, чувствуя, как белеют губы, как мое тепло отступает к ее злым ладоням. Зири отпустила меня, отмахнулась. Я хотела что-то еще сказать, хоть что-то, но все в душе пересохло, острый камень проткнул горло, не пропуская слова. Губы дрожали, я опустила голову, чтобы скрыть это. Плотный ком общего молчания выдавливал меня из мира. Я дернула плечами, стряхивая его, и зашагала прочь.
Я изгнанница? Или пока нет?.. Смогу ли я все исправить, смогу ли забыть это молчание?
Все стихло во мне, все подернулось тенью – мой свет, песня души, я не находила ответа. Знала лишь – не отступлю.