– Конечно, – ответил тот. Неторопливо закончил работу, отступил на шаг, разглядывая знак. И только потом обернулся ко мне, пояснил: – Куда он мог пойти и зачем? В Эрату, чтобы там подтвердили, что он посвященный. Но они посмеются над ним или прогонят, а он опять не поверит. Хорошо, если Нэйталари поймет все, оставит его. Но она упрямая девочка и так крепко влюбилась, даже своего учителя не стала слушать.
Он говорил медленно и смотрел печально. Мне чудились невысказанные слова: «Я устал бояться за ученика, устал бояться за деревню, с каждым днем все становится хуже». Наверное, я должна была пожалеть Хэлми, но в груди клубилась досада и злость.
– В Четырех Вехах все считают, что Эцэлэт посвященный, – сказала я.
– Еще бы. – Хэлми невесело улыбнулся, наклонился, зачерпнул горсть снега и обтер испачканные в золе руки. – Конечно, они так ему сказали. Они и тебя просили помочь им, да?
Теперь его взгляд стал жестче, говорил: «Не думай, что я не догадался, с кем ты заодно». Но угроза меня не коснулась, – я чувствовала страх Хэлми, безотчетный ужас загнанного зверя. Ужас перед войной, перед будущим, перед соседями. Меня Хэлми не боялся, пока еще нет.
– Хочу помочь Нэйталари, – ответила я и указала на черный рубец на стволе. – Ей грозит опасность дома? Что мне ей передать, если встречу?
– Передай… – Хэлми вздохнул, покачал головой. – Передай, что ее ждут, надеются, что она одумается.
Одумается? С ней и Эцэлэтом путешествует пророк. Может быть, он уже разгадал тайну источника Сердца Леса. А Нэйталари и раньше не верила Атеши, я помню, как она заговорила со мной про Мельтиара в первый раз, как хотела узнать правду. Она никогда не одумается.
– А что передать Эцэлэту? – спросила я.
– Скажи, пусть не возвращается. – Хэлми затянул пояс, поглубже надвинул капюшон. – Даже если раскается и захочет просить прощенья, не надо ему возвращаться. Здесь многие его ненавидят, называют врагом.
Называют врагом посвященного. Может ли существовать такая деревня, должна ли существовать?
Я смотрела вслед Хэлми. Он не оглядывался, не ждал удара в спину, и это меня немного утешило. Шел спокойно, неслышно, лесные тени его укрывали, а поземка заметала следы. Мир не отвергал его, мир никого не отвергает, а значит, еще все можно исправить.
Мельтиар говорил мне: «Ты пока не обжигалась, всем веришь».
Но я обожглась, этой осенью обожглась так отчаянно, а все еще надеюсь на лучшее.
Что же мне делать, ждать здесь или отправиться на поиски Нэйталари? Я не могла решить и спросить было не у кого.
Аркаари
Где же земля? Хоть бы тонкая нить берега вдали!
За бортом простиралось море, волны гнались друг за другом, на их спинах вспыхивало солнце. Свет резал привыкшие к темноте глаза, мир расплывался. Я смотрел сквозь слезы. Неужели не увижу землю?
Я обернулся. На корме высился дом, а за спиной раздувался парус – такой огромный! Мачта, опутанная канатами и веревочными лестницами, уходила в небо. Закрыли от меня родной мир, не дадут увидеть берег.
– Смотри туда!
Чужая рука сжала плечо, – ожог заныл, но мучительней был дымный шелест в ладони врага. Я встретился с ним взглядом, узнал серые, бесстрастные глаза, вспомнил пустое имя. Вертин Эст Реда.
– Не на меня, туда!
Он хотел, чтобы я смотрел на море. Зачем? Что за пытка на этот раз?
Ночь была полна лихорадочных видений, я засыпал и просыпался, слушал дыхание Ливи, вновь провалился в забытье. А утром ее не оказалось рядом, будто привиделась. Что с ней сделали? Я спросил о ней у врагов, вошедших ко мне в клетку. Но они говорили по-своему, я ничего не понял. Кинули мне шерстяную накидку и войлочные башмаки – широкие, с разрезами по краям, в таких не уйдешь далеко. Жестами велели надеть, а потом вывели на палубу.
– Проверим, настоящий ли ты человек, – сказал Вертин Эст Реда. Его голос звучал спокойно, ни тени насмешки. – Что ты видишь?
Море. Свободное, бурное зимнее море. Оно било лодку, и та взлетала, падала, и сердце замирало с каждой волной – и тут же оживало, колотилось неистовей, шум крови в ушах сливался с порывами ветра. Солнце смещалось, мы поворачивали. Плыли! Покидаем наш мир? А я даже не могу его увидеть. Может быть, он там, за окоемом?