А они, не ведая усталости, с хмельной жадностью упивались прелестями земли, сотворенной для человека и взлелеянной человеком. Они не знали в этот день покоя: куда-то мчались, открывая для себя все новые горизонты, картины и радости. Оставив лодку, бродили по аллеям гая, затем на четверть часа садились над высоким обрывом, где когда-то грустила Зина, и смотрели не вниз на затонувшие в реке деревья, а вперед, дальше за реку, где цвел старинный яблоневый сад. Она глядела задумчиво и говорила сама с собой, говорила без слов, сердцем:
" - Милый мой гай! Вот я вернулась к тебе, и ты дал мне счастье. Ты мой славный, добрый друг. Ведь ты живой. И каждое деревце твое - живое. И у каждого есть своя судьба, свои радости и печали, свои друзья и недруги. Каким ты будешь через десять, через пятьдесят, через сто лет? Погибнешь под топором дикаря или, сохраненный человеком, будешь нести людям радость? Земля моя! Любимая, родная! Кто обидел тебя?
- Люди, - отвечала ей земля.
- Неправда. Люди тебя украшают. Люди добры.
- Есть и злые, - говорила земля.
- Есть, знаю, - соглашалась Вера, а земля требовала:
- Поклянись, что ты сделаешь все, чтоб их не было, злых людей, уродующих и поганящих мой лик.
- Клянусь!.. Но ты, земля, не клевещи на людей. Я ведь тоже человек. Я посадила 19 деревьев. А когда мне исполнится 80 лет, я посажу 81-е дерево".
Потом они садились вдвоем на мотоцикл и мчались полевыми дорогами на цветущие поляны и опушки. Ветер трепал их волосы и целовал лица. Вера сидела сзади Михаила, крепко обвив его руками, порозовевшими от солнечных поцелуев. Он останавливался ненадолго на заросших пепелищах бывших деревень. Лишь на одном задержались дольше обыкновенного. Михаил вдруг стал мрачным и задумчивым. Вера это почувствовала:
- Что с тобой, Мишенька?
- Здесь был наш дом. Вот эти два камня - фундамент избы. Вот груша, которую посадил отец в день моего рождения.
Груша цвела, над ней звенели пчелы. Михаил сломал цветущую ветку и подал Вере:
- Возьми на память… А вон там была маленькая лужайка, на ней раньше всего таял снег, а к маю она сверкала золотистыми одуванчиками… Мы играли в лапту… А здесь стояли две большие липы. Хорошо цвели. Их любил соловей.
Ей трудно было представить, что здесь была деревня с домами, садами, с соловьем. Он сказал:
- Здесь фашисты расстреляли мою мать…
Ясным майским утром в приемную директора совхоза, в которой, кроме секретарши, сорокалетней флегматичной дамы, была еще забежавшая на минутку, чтобы сообщить важную новость, Комариха, вошел высокий человек в сапогах, в темных шароварах и темной рубашке. Вошел смело, решительно, как входят люди, знающие себе цену, молча кивнул женщинам и затем замычал с усилием, энергично показывая обеими руками на дверь директорского кабинета. Человек этот был нездешний и, как сразу догадались обе женщины, немой.
Секретарша и Комариха с любопытством уставились на незнакомца, который, продолжая мычать, руками делал выразительные жесты вокруг своего живота, точно хотел изобразить полного человека, а головой кивал на дверь кабинета.
- Что он хочет? - несмело и негромко, как-то неловко и растерянно спросила секретарша Комариху.
- Наверно, директора спрашивает. Раз большое пузо изображает, значит начальника ему нужно. На их языке все начальники пузатые, - пояснила догадливая Комариха.
В ответ на ее слова немой весело заулыбался и утвердительно закивал головой.
- А не глухой, слышит, - удивленно и даже обрадованно прокомментировала старая и сама ответила очень громко: - Нет директора. С невестой куда-то укатил. К нему невеста из Москвы приехала. Только он у нас совсем не пузатый. Теперь новый директор, молодой. Понял?
Немой понимающе закивал головой и, немного подумав, снова спросил жестами, ударяя себя пальцами по губам, как это делают маленькие дети, когда хотят издать бренчащие звуки. Секретарша опять вопросительно посмотрела на Комариху. Та молвила:
- Про кого это он? Про говоруна, что ли? - Немой в знак согласия закивал головой. - А кто у нас говорун? Это кто же такой? - задумалась старая.
- Парторг, наверно, - сообразила секретарша. Немой широко заулыбался и довольно замычал: его поняли.
- Парторга тоже нет, в поле уехала, - ответила секретарша; а Комариха добавила:
- Только это не про нашу Посадову. Наша Надежда Павловна зря языком не мелет.
Немой тогда - следующий вопрос: выставил указательный палец левой руки и постучал по нему указательным пальцем правой руки и жестом спрашивает, где, мол? Женщины переглянулись, пожали непонимающе плечами.
- Вот уж в толк не возьму, - произнесла Комариха.
Немой постучал опять пальцем о палец. Комариха прищурила глаза и враз поняла, весело воскликнула:
- Знаю! Палец о палец. Кто у нас палец о палец не ударит?.. Ай, не догадываешься?.. Да это ж про рабочкома. Кто ж больше бездельничает, как не рабочком, - заразительно смеясь, говорила Комариха. - Только ты, соколик, и тут ошибку сделал; рабочком у нас теперь новый, недавно избрали. Тот, что директором был, - Роман Петрович. А он без дела сидеть не умеет, он человек работящий. И директором был - в кабинете не сидел, и сейчас видела - в лагерь поехал к дояркам.
Когда немой вышел, женщины рассмеялись, было приятно и оттого, что поняли речь немого, и оттого, как он изображает условными знаками должностных лиц.
- Чудно как, - говорила секретарша. - Всех разрисовал. Наверно, на работу пришел наниматься.
- Вот диво, - вторила, ей Комариха. - Немой, а все главное начальство критикует. Видно, нигде не будет покою нашим начальникам, коль уж немые и те на них критику наводят. Вот и попробуй тут, угоди всем. Всем никогда не угодишь, со всеми люб не будешь. А что директором Мишу поставили - это совсем хорошо. Молодые, они поумнее старых. Только б вот женка московская не испортила его. Хотя, что говорить, девка она славная, подходящая, не из барынь. Коль вернулась к нам, значит, прижилась, нашенской стала.
И вдруг вспомнила, зачем пришла:
- Заговорились с немым и забыли про главное - Юлька Королева вернулась!
- Куда вернулась? - Секретарша раскрыла от удивления рот и уставилась на Комариху застывшими глазами.
- Домой, к матке да к деду.
- Правда? - Глаза секретарши сделались веселыми, оттаяли.
- Сама встретила Василия Ивановича. Сказывал, сегодня приехала.
Это было событие. Весь совхоз говорил о возвращении Юлии Законниковой. Она приехала следом за Верой, на второй день. На заводе в порядке исключения ей дали месячный отпуск. Предложили путевку в санаторий, она отказалась: "Сначала родных навещу, а там видно будет".
Дом Законникова стоял на краю улицы, которая упиралась в берег Зарянки. Наговорившись вдоволь с матерью и дедом и узнав от них все совхозные новости, Юля пришла в уныние, причину которого не сразу поняли родители. В полдень ее навестила Нюра, больше расспрашивала, чем рассказывала. Но Юля оказалась на редкость неразговорчивой, объявила, что завтра уезжает в Москву. Мать в слезы, дед в недоумении:
- Это как же? За что ты нас обидеть хочешь?..
После полудня Юля вышла из дому и, спустившись к реке, направилась в гай. Думала, встретит там того, ради которого так спешила. Но, кроме ребятишек да Федота Котова, никого не повстречала.