…И тут я ощутил легкое дуновение, словно кто-то наклонился и подул мне в лицо. Причем — с нарастающей силой. Поток воздуха становился все холоднее и холоднее. Глаза начали слезиться. Я вздохнул полной грудью. Воздух был наполнен каким-то горьким ароматом. Пожухлые цветы, сухая плесень, нотки цитрусовых, немного табака, мелкая пыль, окалина.
— Закройте, пожалуйста, окно! — громко попросил я.
— Оно закрыто, — ответил Извекович, они с Тамковской обменялись взглядом, Тамковская пожала плечами, мимо нас пролетела серебристая машина со знаком «такси» на крыше, и я посмотрел на часы, попросил остановиться.
Черпнув ботинком воды в кювете, по мокрой траве иду в кустики. Прокладка вся в крови. Смотрю на часы и достаю телефон. Врач начинает выговаривать за то, что я уехал, говорит, что если у меня такое наплевательское отношение к собственному здоровью, то ему очень жаль. Я вздыхаю. Он говорит, что мне необходим постельный режим. Я отвечаю, что был вызван на работу, что выполняю важное, очень важное поручение, что моя работа… Врач перебивает, говорит, что я, в конце концов, взрослый человек. С этим нельзя не согласиться. Вокруг меня — мятые пластиковые бутылки, обрывки бумаги, кучки полуразложившегося дерьма, надо мной — блекло-голубое небо, верхушки тонких берез, с одной на другую перелетает маленькая птичка с розовой грудкой. Врач говорит, что результаты повторных анализов еще не готовы, а вот взятые сразу после операции пробы плохие. Плохие — в каком смысле? Во всех, Антон Романович, во всех. Но вы же говорили, что они внушают вам опасения, и не говорили, что они плохие. Вы говорили об опасениях. Опасность не означает, что… А сейчас говорю, что ваши пробы — плохие! И — опасные. Понимаете? Да… Позвоните мне через два дня. И поскорей возвращайтесь. Договорились? Договорились. Вам нужен постельный режим. Понимаете? Понимаю…
…Я пошел к шоссе, внимательно глядя под ноги. Через два дня. Значит — в пятницу. Нет, пятница будет через день. Значит — в субботу. В субботу утром мой врач обычно долго спит, значит — где-то около часа. Главное — не забыть. Не забыть.
Извекович стоял возле открытой правой передней двери, Тамковская сидела положив ногу на ногу. У нее красивые ноги. И красивое тело. Ноги длинные, тело короткое. Модельные пропорции. Высокая шея. Тамковская сказала что-то смешное — Извекович рассмеялся, повернулся и посмотрел на меня.
— Звонил наш начальник, — говорит Тамковская, когда я сажусь в машину и мы отъезжаем. — Спрашивал — ознакомили вы нас с содержимым папок, которые забрали из его кабинета.
— И что вы ответили?
— Что еще нет, но ознакомите обязательно.
— Первая часть вашего ответа верная, вторая — нет.
— То есть?
— Ящик с папками остался на лестничной площадке, возле лифта. Я вышел из квартиры, потом мне понадобилось вернуться, а когда я вновь вызвал лифт, то про ящик забыл.
— Вы понимаете, старина, что это бумаги для служебного пользования? — спрашивает Извекович. — Вы понимаете, что если они попадут к…
— Они попадут к нашей уборщице. Она отнесет ящик в подвал, где живет со своим мужем, водопроводчиком, и тремя детьми. Никто из них ничего не поймет — они и говорят-то по-русски еле-еле…
— Какая легкомысленность! — Извекович даже краснеет от негодования.
— Но вот их старший очень смышленый мальчик. Он учится в седьмом классе. Ему будет интересно.
Извекович открывает было рот, но Тамковская накрывает изящной ладонью его руку, лежащую на рычаге переключения передач.
— Успокойтесь, Роберт. Антон Романович нам расскажет то, что сумел запомнить. Мы же не можем возвращаться! Антон! Вы все папки посмотрели? Тогда давайте по порядку, с первой папки. Ехать нам еще долго. Не все же нам слушать музыку, нет-нет, Роберт, мне очень нравится, сделайте чуть потише, да, вот так…
— Вы серьезно? — спрашиваю я.
— Ну да, мне всегда нравилась классическая музыка. И нам надо войти в курс дела. Того, что нам дали, недостаточно. К тому же принципиальные разночтения — у вас пирог и кока-кола, у меня и Роберта — пиво и колбаса. Из-за таких несовпадений может произойти что-нибудь трагическое. А вы… У Антона Романовича потрясающая память, — Тамковская вновь накрывает своей ладонью руку Извековича, — он, как все, запоминает все, но в отличие от нас, простых смертных, может воспроизвести запомненное.
— Более двух третей жителей городка считают, что покойник ожил на самом деле, — говорю я. — Хотя родители детей, к которым якобы покойник приставал, уверены, что он не оживал, но вот родители других детей думают, что ожил и среди них высок процент тех, кто считает, будто покойник теперь будет преследовать их детей. Общее число видевших покойника, в процентном выражении…