— Я бы нашел огорчительным тот факт, что упражняются в остроумии таким образом. А все остальное понятно. Ведь на самом деле смеются не над живым человеком, скорее над образом, который, как правило, сами себе и придумали.
— Иными словами, джихан это объект мифотворчества?
— Да, такова природа выделенного положения.
— Ну ладно, — с кривой гримасой сказал Концепольский. — Как вы думаете, Максим, за что меня ненавидят?
— Кто? — удивился Максим.
— Да хоть эта ваша Ирина, — ответил император. — Если бы вы ее не остановили, то она бы непременно вылила бы мне в лицо воду из стакана. И тогда пришлось побрить кого-то из моих девушек… Или не побрить… Ведь это потенциально опасное действие для здоровья и жизни охраняемого объекта. А скорее всего, мне пришлось бы ее ударить. Я вам очень благодарен. Ненавижу бить женщин.
— А разрешите полюбопытствовать, что же этому предшествовало? — осторожно поинтересовался Максим.
— Психолог, историк, дипломат, — и до сих пор не в Царьграде, — император усмехнулся. — Я оценил вашу деликатность. Она приняла меня за одного из гостей. Я успокоил ее и предложил посидеть со мной в баре. Ирина, конечно же, согласилась. Там ваша подруга стала рассказывать о своем… эээ — джихан замялся, подбирая правильное слово — знакомом.
Император прервался, наблюдая за реакцией Максима.
— Совершенно верно, знакомом, — продолжил император. — Она рассказала об его странной, неустроенной жизни. Я встречался как-то с ним, если вы знаете.
— Толик говорил мне об этом. Вы награждали его за храбрость после аварии в тоннеле…
— Да, было. Считаю, что в долгу я не остался. Толя Копылов получил все, о чем мог бы мечтать разумный человек в такой ситуации: крупный несгораемый бонус, пожизненное содержание по второму имущественному классу и вдобавок целый остров на теплой, курортной планете в собственность.
— Это его и убило, — отозвался Максим. — По крайней мере, так говорит психологическая наука.
— Психология — наука о человеческой ублюдочности, — недовольно ответил император.
— Вы тоже согласны, что именно это преждевременно лишило его жизни? — вежливо поинтересовался историк, скорее утверждая, чем спрашивая.
— Да, — спокойно ответил джихан. — Вы искусный дипломат. Ирина, та сразу вспомнила о Корпусе Теней.
— Свалившееся буквально с неба богатство усугубило уже развившийся синдром ненужности, — сказал Максим.
— Смерть от СН лидирует в Обитаемом Пространстве, — огорченно сказал император. — Это самый массовый вид смерти.
— Да Ваше Величество, — согласился Максим.
— А вот поведай мне историк и психолог, — вдруг разгорячился император. — Какого дерьма им надо?! Ведь у них есть все: сытая жизнь в свое удовольствие, развлечения, путешествия, секс.
— Получение других удовольствий, — ответил Максим. — Тяжелой работы, лишений, страха, поддержки в трудном и опасном деле, лидерства, почитания, радости выстраданной, заслуженной победы.
— Да знаю, — скривился и заметно сник джихан. — Но вы то хоть сами понимаете, что это все игры?
— Так и мир — иллюзия. Я тридцать лет смотрел в клинике на этих несчастных и убедился, что они без этого действительно не могут. Это очень глубокая программа.
— Да, это так. Сотни тысяч и миллионы лет даром не проходят. Они привыкли видеть доблесть в преодолении того, что сами себе и организовали… Сущности Тонкого Мира устроили тут отхожее место. Очередь сюда выстроилась на многие тысячелетия вперед, — недовольно произнес император, вставая. — И никому нет дела, что кто-то не хочет жить в свинарнике, терпя игры шумных и раздражающих соседей.
— Но ведь они и в правду страдают, — сказал Максим.
— Ерунда, — ответил император. — Надо же им как-то выполнить свою жизненную программу.
— Через страдание?
— Страдание — это повод бороться, напрягать силы, добиваться, побеждать или проигрывать. Они к этому настойчиво стремятся. Оттого снова и снова будут реализовывать свою потребность, несмотря ни на что… — император нервно выдернул из пачки сигарету и жадно закурил. — Мне бы 20 тысяч лет стабильности… Я бы смог все поправить.
Они опять долго молчали. Даниил Концепольский курил, глядя на закат, а Максим, который не мог терпеть гашиковой вони, отворачивал нос, насколько это было возможно.
— Не делайте вид, будто вам интересен наваленный тут мусор. Я закончил портить воздух, — сказал пришедший в благодушное состояние император. И продолжил, имея в виду, о чем они только что говорили. — А вы что, этого не знали?
— Я много лет облегчал страдания людей. Они искренне были мне благодарны. Я видел, как они страшно мучились. Особенно те, у кого психическая неуравновешенность перешла в соматику, в болезни тела.
— Не портите себе настроения. Лучше я его вам испорчу. Все те ужасы, которые не поддаются современной медицине и которые были совершенно неведомы в доисторические времена непуганых идиотов — всего лишь средство обрести нечто абсолютное, твердо реальное, независящее от собственного желания и воли. Вы поговорите хотя бы с Ириной. Она наверняка вам расскажет о страшной трясине неопределенности, от которого есть одно спасение — играть роль человека.
— Значит, вы хотите сказать, что слабый разум моих пациентов спасался от лавины сверхчеловеческих возможностей эпилептическими припадками, язвами, соматическими дисфункциями и опухолями?
— Совершенно верно, Максим Александрович, — удовлетворенно ответил император. — А вы выступали в роли их убийцы, поддерживая эту игру.
— Почему убийцы? — изумился и испугался Максим.
— А все очень просто. Игра только тогда имеет остроту и привлекательность, когда ставки непрерывно растут. А что им собственно терять? — усмехнулся джихан. — В нынешнюю эпоху каждый твердо знает, что дух бессмертен.
— Знаете, господин император, — зло сказал Величко. — Я понимаю, почему Ирина захотела облить вас.
— А что же вам мешает, Максим Александрович? — иронически поинтересовался Концепольский. — Ну, смелее.
— Вы наслаждаетесь тем, что чувствуете себя в полной безопасности в окружении своей охраны?
— Напротив. Тут нам никто не помешает решить это дельце. Валяйте, юноша, — с угрожающими нотками в голосе ответил император.
— Нет, Ваше Величество, я не так глуп.
— Ну, тогда давайте сразимся, выпустим пары, — предложил император. — В инвентаре, наверняка, есть легкие тренировочные мечи и средства защиты.
После короткой подготовки к схватке, историк за 20 секунд боя пятнадцать раз получил гибкой фибергласовой палкой по всем частям тела, после чего был сбит и обезоружен. Император, как джентльмен, помог ему подняться.
— Полегчало? — спросил у Максима Концепольский. — В реальном бою ты был бы изрублен в мелкий винегрет.
— Сила есть, ума не надо, — пытаясь отдышаться, ответил тот.
— Я не силой тебя одолел, а умением, — сказал император. — Учись и ты, при дворе без этого не обойтись.
— Первое и наиважнейшее качество властелина — творить насилие, — сказал историк с усмешкой.
— Не буду отрицать. Но ты не совсем прав. Умение постоять за себя, настоять на своем, имеет мало общего со сворачиванием челюстей, отрубанием голов и пытками в застенках.
— Да ладно, в основе та же угроза причинения страданий, — отрубил Максим.
— Так правят плохие правители. Как правило, их правление коротко и страшно заканчивается. Подлинная власть — это тонкая игра, умение убедить, что именно твои действия отвечают глубинным желаниям, использование внутренних запретов и знание очерчиваемых человеком для себя границ.
— Что-то не сильно в это верится, — ответил Максим. — Если вспомнить, как орудуют шлемоголовые.
— Кстати, сними шлем и защиту, — посоветовал император. — Иначе потом изойдешь.
— Спасибо, — сказал Максим, и поспешно избавился от доспехов.
— Пойдем, присядем, — предложил император. — Соку хлебнем. Или чаю.
— Хорошо, — согласился Максим.
— А с каких это пор тебя стал волновать Корпус Тени? — вдруг спросил император. — С тех пор как сошелся с Ириной?
Он посмотрел жестко и прямо в глаза историка.
— Да, — ответил Максим.
— А отчего? — продолжая просверливать зрачки Величко своим взглядом, спросил Даниил.
— Оттого, — ответил Максим, дотронувшись до сигнального браслета.
— Понимаю, юноша. Было все хорошо. Была любимая работа, хороший дом, любимая кошка, удовольствие от жизни.… Пока не появилась она. Так?
— Не совсем.
— Понимаю, — сказал император поднимаясь.
Он дошел до терминала доставки и набрал заказ. Через пару минут с характерным звуком дверцы раскрылись. Концепольский взял поднос и двинулся обратно к столику. Максим, который напряженно наблюдал за ним, думая, что может учудить этот странный, непредсказуемый человек и вовсе оторопел от изумления.
— Я бы и сам… — начал он, беря стакан.
— Ты знаешь внутренние коды линии доставки? — перебил его император. — Мы не закончили.