— С моронскими болотами много чего пропустишь, — покривившись, ответила девушка. — Самая первая раса проявленных в этой реальности была цивилизацией тонкоматериальных существ. Они были разумными энергетическими вихрями. Их останки мы воспринимаем как галактики и звезды.
Основной задачей они поставили отделение нашего мира от Непроявленности. Для этого им пришлось придумать иерархию, угнетение, принудительный труд и самопожертвование. Куда там матросовым, камикадзе и исламским террористам — смертникам доисторических эпох.
Они даже пожертвовали своим бессмертием ради этой навязчивой идеи.
До сих пор в глухих уголках Космоса можно натолкнуться на баррикады из эманаций и отрубленных кусков их тел, которыми Первые завалили порталы, соединяющий наш мир с Непроявленным.
Кстати, наша, людская цивилизация собиралась повторить судьбу Первых. У Даниила было мнение, что именно организация и государство, заставляют мельчать существа, высасывая их биологическую энергию.
Он хвалил катастрофу, которая сбросила с планеты непосильный груз двуногих, уверяя, что без нее мы бы благополучно превратились в тварей размером с кошку, с таким же коротким сроком существования и интеллектом, недотягивающим до интеллекта семилетнего ребенка времен последнего века доисторической эры.
Хоть Князя Князей и называли исчадием ада и тираном, Данькин «имперский клоповник», служил противоположной цели.
— А ты бы хотела вернуть его обратно с той стороны? — пытливо поглядев Рогнеде в глаза, спросил Управитель.
— Там нет опоры живому телу. Там отнимающие разум демоны, бездонные пропасти, огонь и лед. Там нет времени. Если ад и есть, то он там, — ответила Управительница.
— А может там вечное «сейчас» и покой небесной гармонии в лучах Абсолюта? А наши миры, — просто мыльные пузыри, где мы с тупым упорством сохраняем ублюдочные условия жизни. Условия, принятые в начале времен, не слишком понимающими, что они творят душами?
И твой герой лишь поблагодарит за миг вечного блаженства, отдых от условностей не слишком удачного пространственно-временного континуума.
— Мне странно слышать это от тебя, — настороженно ответила Живая Богиня.
— Ладно, давай почитаем, — предложил Управитель.
продолжение.
Глава 17 ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО ВНУКА
— Осенний сад всегда печален. Там, где бурлила неугомонная, кипучая жизнь остается лишь ее бледное подобие, — скелеты деревьев и опадающие мертвые листья. Их цвет сравнивают с золотом, но это подлинный цвет траура. Люди обычно по недомыслию относят к трауру только черный или белый. Но это не траур, — это цвет смерти, — размеренного, устойчивого, безжизненного состояния. Печаль бывает там, где пока есть кому плакать. Великолепный, насыщенный, яркий цвет листьев — это зримый знак скорби, плач земли по уходящему лету.
Сказав это, Конечников удивился сам себе.
«Все равно, ни хрена не поймет. Зачем?» — подумал он.
— Так грустно, Федя, — ответила Виктория. — Скоро начнутся осенние долгие ливни, слякоть, выматывающие перемены со снега на дождь и с дождя на снег.
— Да ладно, у вас тут мягкая зима, — возразил Конечников.
— Это-то и плохо, — сплошная, нудная, нескончаемая осень.
— Зато — прекрасное длинное лето. Всего через 3 месяца, природа снова соберется с духом.
— Без тебя, мой милый, — грустно сказала медсестра. — Тебя тогда здесь не будет.
— Да, — согласился Федор.
— Будешь ли ты меня вспоминать? — спросила она, делая усилия, чтобы не заплакать.
— Да, — ответил Конечников. — Ты вернула мне желание жить. Я всегда буду вспоминать тебя с любовью и благодарностью.
— Возьми меня с собой, — давя растущий в ней крик отчаяния, попросила она.
— Ты знаешь, что это невозможно, — строго сказал Федор.
Виктория тихо, беззвучно заплакала. Конечникову стало стыдно за свою черствость. Он прижал ее к груди, стал гладить по волосам, шепча, что-то ласковое и успокоительное.
Со стороны, наверное, это выглядело очень красиво — высокий молодой офицер и юная светловолосая медсестра, чьи волосы соперничают с золотом листвы, а открытые колени слепят как полуденное летнее Солнце.
Федор подумал, что совсем ничего не чувствует к этой девушке. Вспомнились ночи, ласковая, настойчивая решимость Виктории доставить удовольствие своему господину. А он просто пользовался ей, как пользуются бритвой или полотенцем.
«Как можно так жить», — подумал он. — «Как нужно было все вывернуть наизнанку, чтобы красивые девушки, которые могли подарить счастье любому нормальному мужчине, против своего желания служили безотказным мастурбатором и спермоприемником для зажравшихся самозваных богов?».
Конечников вспомнил, что таков порядок, установленный в православном Отечестве. Все, было основано на этом. «До какой степени следовало было поглупеть людям, чтобы позволить другим так легко забирать плоды их труда и саму жизнь?».
— Тебе хорошо было со мной? — спросила Виктория.
— Надеюсь тебе тоже, — ответил он.
— Что ты такое говоришь Федечка? — тревожно спросила девушка.
— Я ни в чем тебя не обвиняю, — мягко ответил Конечников. — У каждого своя работа.
— Я так и знала, что этим все кончится, — с отчаянием заглядывая ему в глаза, произнесла Виктория. — Но неужели ты думаешь, что я не могла полюбить по-настоящему?
— Могла, — согласился Федор. — Но я знаю, что тебе на самом деле надо. Знаю, отчего ты так хочешь уехать со мной. Ты надеешься на то, что…
— Да, — не отрываясь от него, произнесла она. — Ты дерево, на котором каждый год вырастают листья, а я лист трепещущий, который весной свеж, к середине лета пылен и тверд, как кора, а осенью валится на землю и гниет в куче себе подобных, пока его не сожгут.
— Ты очень хочешь быть деревом? Зачем тебе это? — удивился Конечников.
Девушка подняла голову, и в заплаканных глазах появилось твердое, непреклонное выражение.
— Хорошо рассуждать бессмертному, — горько сказала Виктория. — Я служила тебе, как могла, в надежде, что твое сердце дрогнет. Я и сейчас готова… Назови цену.
— Какая цена того, что ты и через 300, и через 500, и через 1000 лет останешься сияющей и свежей, как майская роза? Какая цена того, что ты проживешь столько, сколько захочешь, оставаясь молодой и полной сил? А что ты сама можешь предложить взамен? Да и для чего тебе это? Каково будет пережить всех, кого любишь?
— Дай мне эти 12 слов, Федор. Я сделаю все, что ты захочешь. А на все остальное мне наплевать.
— Кто для тебя Борис Николаевич? — поинтересовался он.
— В смысле? — удивилась девушка.
— Слышал я, — усмехнулся Конечников. — Никогда не говори о таких вещах рядом с объектом. Не услышит, так догадается. Люди не дураки.
— Что ты придумал, Федя, — досадливо сказала Виктория. — Полковник зашел, чтобы справиться о твоем здоровье.
— «Но у меня к тебе будет просьба…Я закрою на все глаза, на нарушении инструкций, нарушения лечебного режима, нарушения режима секретности… Окажу любую помощь с моей стороны. Только с одним условием. Ты скажешь эти 12 слов и мне», — повторил по памяти Конечников. — Ах, какая была сцена. А если учесть, как мило ты его не стесняешься…
— Так ты ревнуешь, Федечка? — попыталась отшутиться она, но в глазах стал расти смертный ужас от понимания того, что так глупо прокололась.
— Если ты врешь по мелочам, то, как я могу тебе доверять в серьезном деле?
— Борис имеет весь наш отдел. Ему можно — это его вотчина, гарем за государственный счет, — объяснила медсестра. — Он полагает, что сам заслуживает услуг не меньше, чем наши высокопоставленные клиенты. Оттого-то не проходило дня, чтобы он не покормил какую-нибудь из подчиненных своим вонючим отростком. Полномочия у него широкие. При случае может и в печку отправить. А так… Дает копеечку «на трусы». Его любимое выражение. Он выбрал меня, рассказал, кто ты такой, намекнул, что надо. Он такой ловкий, запутывать и уговаривать.
— А как ты думаешь, долго ты проживешь, если дашь ему настоящую, работающую мантру бессмертия? Ведь тогда между ним и бессмертием будешь только ты. А жить в страхе, что девчонка проговорится, наш господин вряд ли захочет. Его бессмертие станет твоей безвременной и тайной смертью. Кто всерьез станет искать пропавшую медсестру?
— Если я не дам, то тоже долго не проживу, — со вздохом сказала девушка. — Сначала переведут санитаркой в общее отделение, слушать, что говорят раненые. Сорок рублей жалования и по рублю за рапорт. Потом вообще выгонят из госпиталя…
— Ты и про меня писала? — поинтересовался он.
— Конечно, — горько сказала она, отступая от Конечникова.
— И где они? — осторожно поинтересовался Федор.
— Бог их знает, — ответила медсестра. — Из соображений секретности, о работе Бориса ничего не известно толком даже капитану Застенкеру, его заместителю. Ничего кроме официальных документов: циркуляров, инструкций, рапортов и всякого рода отписок.
— А саморегистрирующимися удостоверениями Застенкер занимается? — поинтересовался Конечников.