— Гуталин, дурак, дурак черномазый, — помимо воли вырвалось у Конечникова. — Что же ты не нашел меня?! Все со своими принципами носился…
Он вдруг со всего размаху треснул кулаком по столу и отвернулся, стирая с глаз непрошенные слезы.
Люди молчали, стараясь не смотреть друг на друга, и лишь один Алешка тихо, как тень передвигался от прибора к прибору, изучая мигающие индикаторы на панелях.
Динамики медавтомата негромко пискнули.
— Нате, получите, — сказал фельдшер, открывая замки опорных дуг. — Столько лекарств на вашего старика угробил, вы представить себе не можете. На одного — целых 2 баллона регенератора ушло.
— Добавить? — спросил Конечников.
— Нет, — ответил прапорщик. — И деньги, которые дал, тоже забери. Военнослужащим и членам их семей обслуживание бесплатно.
Медик сунул ему купюры обратно.
— Забрать, так забрать, — пожал плечами Конечников. — У нас там кое-чего из харча осталось. Возьми. Обратно вести примета плохая. Алешка, будь добр…
Он указал глазами племяннику в сторону двери. Мальчик с готовностью кинулся выполнять просьбу дяди.
— Спасибо, — поблагодарил Авдеев.
Медик помог донести носилки со стариком до телеги. Они с предосторожностями уложили спящего деда, накрыли дерюжкой.
— Он теперь пару дней проспит, — проинструктировал он. — Дырок на нем больше не будет, а вот вернется ли к нему рассудок — один Бог ведает. Будет буянить, колите успокаивающее. Не стесняйся, звони в любое время. Теперь давай ты.
— Нет, не сегодня, — подумав, отказался Конечников. — За стариком присмотр нужен.
— Ну, как хочешь.
Медик положил в телегу пакет с ампулами и иньектор, написал код персонального вызова.
Конечников кивнул.
— Давайте прощаться, — предложил медик.
— Ну, бывай, Павел Петрович. Большое спасибо.
Федор пожал Авдееву руку.
Затем медик простился с Виктором и Алешкой. Телега захромала на своих кривых колесах по импровизированной мостовой.
Прапорщик медицинской службы Авдеев вернулся в свое душное царство, догоняться презентованной ему местной самогонкой.
Братья стояли на крыльце и курили глядя на закат.
Ярисс садился за деревьями. Наступали долгие, кристально прозрачные сумерки. Небо было чистым, только у горизонта задержались серо-золотистые облака.
Словно и не было хмурого, дождливого утра и дня, насквозь продутого налетающим сразу со всех сторон ветром. Погода налаживалась.
— Гляди, брат, — сказал Виктор. — Завтрева будет ясно.
— Только холодно.
— То лучше, — помолчав, ответил Виктор. — Так эта мокрятина достала. Помнишь, каки стояли в енто время морозы годов двадцать назад. Снег скатеркой белой лежал, мы маленькие на снегоступках хаживали, в снежки игрались.
— Климат меняется. У деда в летописи написано, что в тот год когда я родился холода доходили до 30 градусов. А век назад было все 60.
— Да ладно, нашел чегой вспоминать. Ты Федька в деда пошел знать, такой же синоптик-летописец. Помнишь, небось, как тебя Синоптиком задразнивали?
— А тебя Зюзей.
— Ну, енто когда малой был, — не стал обижаться брат. — Вот гляжу я на тебя и не верю, что ты там побывал.
Виктор указал в сторону заката.
— Побывал, брат.
— До сей поры не верю, что тама по-правде что-то есть, — признался Виктор.
— А как же, — усмехнулся Конечников. — Если подняться километров на тридцать, это примерно столько, сколько до старых выработок, небо станет темно-фиолетовым. Криона, которую, мы пока не видим, покажется среди других звезд. Продолжив подьем, мы достигли бы дальней орбиты, где над радиационными поясами висит гигантская подкова недостроенного телепортатора, иначе говоря, кольца нуль-транспортировки. Потом подошли бы к Крионе, спутнику Амальгамы.
Если мы продолжили бы двигаться в ту сторону, то через сто тысяч мегаметров мы долетели бы до Арисса.
— Погодь, брат, мега ентот твой, сколько-то будет?
— Тысяча километров.
— Во блин… Дохуя получается
— Много, Витя. Свет от Арисса до Амальгамы доходит минут за семь. А от звезды Яр, центра империи, свет до нас идет 7 тысяч лет.
— Как же ты там летал? — поразился Виктор.
— Через телепорт. Раз и там.
— Как енто? — Виктор был совсем сбит с толку.
— Как тебе объяснить… — задумался Федор. — На самом деле все близко. Есть единая субстанция, сила, которая проявляется в виде гравитации, света, электричества, сгущаясь, образует планеты и звезды. Она наполняет все вокруг, вернее образует и связывает. Чем слабее связь, тем слабее притяжение, слабее приходит свет, тем с меньшей скоростью может двигаться тело в пространстве. Кольцо нуль-транспортировки на мгновение устанавливает сильное, прочное сцепление с местом, куда нужно попасть. И корабль оказывается там, где надо, буквально за один шажок.
— А… — сказал Виктор. — По тону чувствовалось, что он ничего не понял. — Я не про то гуторю. Как же так? Чего ж така несправедлива жизня.
— В смысле?
— Нынче вы могете таки чудеса творить. Наловчились как в сказках, перепрыгивать от звезды к звезде, лечить от хвороб всяких.
А отчего ничего не изделали, чтобы не было войнов, чтобы люди не гибли люто?
Выходит все без толку, все как попрежь. Как при царе Горохе брань вели мечами и луками, так и продолжаете, только таперча на звездных лодьях. Жжете, увечите и измышляете, как лучше жечь и увечить. Даже как лечить, я мыслю, выдумали, чтобы было кого жечь и убивать.
Виктор отвернулся и полез за новой сигаретой.
— А почему «вы»? Разве не мечтали мы с тобой в детстве свалить «рогатую камбалу»? Разве не говорил об этом наш дед? Разве не думали все наши пра — прадеды? Вся летопись проклятиями эланцам исписана.
— Так то ж мы думали, а они иделают, — не нашел ничего лучшего ответа Виктор. — Прочел я енту книжицу, котору подневольный космонаут в халупу медицинску старшому начальнику принес.
— А, «Имперский сплетник», журнал. Знал бы ты, как все на самом деле бывает… — с досадой сказал Конечников.
— Шо, брешут писаки? — с надеждой спросил брат.
— Врут. Но на самом деле, все гораздо хуже.
— А зачем? Кому енто надоть?
— Кому? — Конечников зло усмехнулся. — Тому, кто нашу смерть ест и пьет, кому наша смерть — как сладкая коврижка. Правителям нашим. Если бы не это, они давно бы ответили за все свои «добрые» дела. А так они мостят ложь на ложь и заставляют других признать это правдой.
— Но зачем? — поразился и испугался брат.
— Власть, деньги, сила.
— Но зачем?
— Наверное, чтобы у них было, а у других не было.
— Разве ж так можно? Разве нельзя по-другому?
— Можно, — поколебавшись, ответил Конечников. — Давным-давно людей было немного. Все делали машины. У каждого было все, что ему нужно. И не было нужды людям воевать друг с другом.
— Ты стал дедовы сказки пересказыш, — усмехнулся Виктор. — Так не быват.
— Бывает…
— Не… — замотал головой Виктор. — Не могет того быть.
— А ты представь, что это правда.
— Мыслю я, что не только за хавку и барахло людишки друг друга колотить будут.
— Верно, — заметил Федор. — Не только… За власть или просто силу проявить. Только надо ли? Все есть…
— От ты ж… Не знаю, что б я делати бы стал, — Виктор почесал в затылке. — Взглянуть не пристально, если, то — лепота. Ничего делать не надоть, пахати не надоть, сеять не надоть, в лес за зверем ходить не надоть. Руку протянул — харч, другую потянул — самогонка. Отросток взлетел — только подумал, и готово дело, баба теляшом. Ей тоже мести не надо, стряпать не надо, за дитями смотреть не надо. Об одном, поди, и думает, как на елде попрыгать. Ты думаешь то лепота… А я мыслю — скучно это. Не протянул бы долго. Тоже не по-людски, не по совести. Добывать все это надо, трудиться. Умению свою, руки прикладывать. А иначе, зачем это все? Как тогда радоваться и гордиться своим добром, если у трудника и у лодыря все одинаково?
— А никак, — ответил Конечников.
— Это как жа? Такого и быть не должно, жить то зачем тогда, — запальчиво произнес Виктор.
Лицо у него побагровело, ладони сжались…
— Две с половиной тысячи лет так жили.
— Откуда тебе Федя про то знать? — более спокойно спросил Виктор.
— Читал про то, — ответил Конечников.
— Был дед Арсений — летописец, стал Федор — летописец, — со вздохом ответил брат. — Было, прошло, однако. К лучшему, по разумению моему. Зачем голову забивать.
Конечников подумал, что если бы он добавил про то, что люди были лишены возможности проявлять свои чувства и рожать детей, как требовала их природа, то Витька бы просто кинулся в драку. А то, что они променяли удобство и спокойствие на короткую жизнь полную болезней, лишений и опасностей, брат воспринял бы как само собой разумеющееся.
— Может ты и прав.
— Скажи, Федя, раз ты все знаш, — зачем вы космонауты к нам пристали? Чей-то вам надо, что вам там в своем далеке не сидится? Там бы и космонаутством своим промышляли.
Конечников не стал заострять внимание, что Виктор отнес и его к «космонаутам».