А то ведь показал Живых Богов, как кучку недоумков, не знающих, куда девать свои возможности и как убить свою Вечность.
— А может так оно и есть? — поинтересовался Управитель. — Стоит бессмертному пристроить свою задницу в кресле Совета, как начинается…
— И что начинается? — невинно поинтересовалась Рогнеда.
— Дистрофия мозга и воли. Маразм, возведенный в ранг божественно мудрости. Нерон и Калигула по сравнению с ними — скромные, целеустремленные клерки.
Равнина вдруг изменилась. Исчезли стада слонов и антилоп. До горизонта на мраморных постаментах возникли громадные золотые статуи. Вместо глаз у истуканов холодно поблескивали объективы видеодатчиков, а вместо ушей торчали громоздкие раструбы звукоуловителей.
Андрей, увидев это, заморгал и осекся, несмотря на то, что знал, — все это просто имитация.
— Очень просто, Пастушонок, — ответила Живая Богиня. — В те времена не было башен — поглотителей. Все делалось старинным, но очень действенным способом. Дай украсть и накажи. Тогда и воры, и обворованные признают твою силу и мудрость. А, признав, склонятся, отдавая свою жизнь и энергию. Забываешь азы, юноша.
— Ладно, давай читать, — сказал Андрей и добавил. — Хорошо, что хоть ты это помнишь, Принцесса.
продолжение.
Часть 3 МАСТЕР ТЕНИ
Занавес — отыгpаны все pоли…
Занавес — без масок все геpои…
(автор неизвестен)Глава 21 МЕРТВЫЙ ХВАТАЕТ ЖИВОГО
Повальное увлечение визией обошло стороной семью Конечниковых. Панель приемника они конечно же купили. Но никто не пялился в экран днями и ночами напролет. Особенно берегли от визии детей. Дед ревностно следил за тем, чтобы дети смотрели только мультики и не больше получаса в день. «Бесовской доске» не удалось взять приступом дома.
Но цивилизация нанесла удар с другой стороны. Почуяв ветер перемен, Тамара, повела себя как заправский предприниматель. Она воспользовалась подарком Федора и развернула массовое производство самогона. 2 дистиллятора работали днем и ночью, перегоняя брагу в первач. Жена Виктора реквизировала под винокурню усадьбу бабы Дуни, разместив в доме перегонные аппараты и разместив в хозяйственных постройках бродильные чаны. Оттуда на всю округу распространялись сивушные ароматы. У ворот постоянно толклись поселковые мужики и «космонауты» распробовавшие крепость и оценившие дешевизну Томиного первача.
Жена Виктора организовала поставки продуктов из военторга и наняла пару молодых теток для торговли.
Напирая на служебное положение деверя, и подкрепив предложение изрядным количеством жидкой валюты, Тамара затеяла строительство на месте старого дома деда Пантелея питейного заведения.
Теперь прямо на огородах стояли бытовки. По округе слонялись пьяные строители, оставляя пустые бутылки и желтые отметины на снегу. В ожидании платной случки толклись поселковые шалавы.
По вечерам в вагончиках горел свет. Оттуда доносились музыка, бабские повизгивания и мужской мат.
Конечников этого безобразия старался не замечать, рано утром выдвигаясь в поселок и поздно вечером прилетая обратно. Служба не требовала от него особых усилий, кроме умения сохранять серьезное лицо и требовать, требовать, требовать. На удивление, заваленные его предшественником дела сами собой выправились. Оказалось, что командовать стройбатом можно и ничего не понимая в строительстве.
Монтаж кольца телепорта шел с опережением. Конечников временами даже сдерживал подчиненных — линия поставки не справлялась. Однако расслабиться и заняться своими делами не получалось.
Он мотался по объектам, присутствовал при отправках рабочих партий и «разборах полетов».
Конечникову приходилось решать споры между подразделениями, организовывать культурный досуг личного состава, принимать людей по внеслужебным вопросам. Куда-то далеко ушли семейные проблемы и блоки памяти, оставшиеся в сенях старой хаты.
В короткие промежутки между актами управления он курил, размышляя обо всем и ни о чем, смотрел на безрадостный пейзаж за окном и снова садился у служебного компа, где выскакивали таблички, предлагая делать то-то и то-то.
Закончив вечерний инструктаж и напутствовав офицеров гарнизона не топить корабли, Конечников грузился в глайдер и летел на «горбунке» домой.
Поболтав с племянниками и поужинав, он уходил из нового дома, куда к тому времени подтягивались поселковые приятели и приятельницы золовки.
Даже из старой мазанки Конечниковых были слышны музыка и крики, в новом доме. По двору носился Крайт, истошно лая на выходящих по нужде гуляк.
У деда было удивительно спокойно. Старик сидел за летописями, просматривая старые записи и пополняя тетради новыми заметками. Федор лежал на той самой лежанке, на которой спал в детстве, читая тексты с дисков, украденных из библиотеки Управителей.
Тени других жизней вставали его глазами, такие же реальные, как и то, что он видел в действительности.
Как когда-то давно, на потолке плясали ослепительные отсветы пламени свечи, обрисовывая неровности потолка, словно огненная стена полярного сияния. Он часто лежал без сна, размышляя о замкнувшемся кольце времени.
Только тогда он был ребенком, теперь ветераном, покалеченным в мясорубке космической войны.
Стал ли он счастливей, увидев обратную сторону звезд? Не слишком ли высокой была цена за претворение в жизнь своей детской мечты?
С дедом они почти не разговаривали, старик за много лет привык обходиться без своего старшего внука. Ему достаточно было сказать пару слов о делах и заниматься снова своим делом.
Да и о чем было говорить командиру боевого звездолета и старику с забытого Богом хутора. Иногда они вспоминали старые времена, при этом дед хмурился и вздыхал. Было видно, как ему не нравилось, что происходит сейчас в Хованке.
Так шло время. Зима проходила. С каждым днем дед Арсений становился все крепче и сильней. В его седой шевелюре стали пробиваться молодые, черные волосы. С лица стала сходить сетка морщин, оно округлилось, засияло здоровьем.
В его речи нет-нет да угадывался прежний Арсений, дед-отец, каким его помнил Федор.
Скрытые, незаметные перемены понемногу накапливались. Это чувствовал Конечников, это чувствовал дед, это чувствовал и Виктор, пытаясь уйти от неизбежного в выпивку и бурное веселье.
Все кончилось в последних числах февраля по универсальному календарю. В Хованке прочно утвердилась ранняя весна. На деревьях набухли почки, земля грелась в лучах Арисса, готовясь родить новые всходы трав и цветов, напитать корни деревьев и кустарников, давая жизнь листьям и плодам.
В этот день Конечников приехал раньше обычного. В доме было непривычно тихо и пусто. Он заметил, что со стены исчез визор, открыв старые, запыленные рисунки на стене.
У печки хлопотала Дуня, какая-то испуганная и пришибленная, с глазами на мокром месте.
Девочка налила ему наваристой солянки, отрезала хлеба и сала, поминутно гладя в глаза дяди — все ли правильно она делает. Конечников старался ни о чем не спрашивать, полагая, что племянница все расскажет сама.
Он насытился, поблагодарил молодую хозяйку и спросил:
— Дуняшка, а чего глаза на мокром месте?
— Дядя Федор, — как большая, закрывая лицо руками и утирая слезы передником, запричитала девочка, которая давно ждала этой минуты. — Папка мой маму Тому выгнал…
— А почему? — удивился Конечников.
— Вызверился, наорал, побил. Ты хоть ему скажи-и-и-и-и, — совсем разошлась Дуня.
— Ну ладно, чего ты, все образуется, — растерянно сказал он.
Федор притянул девочку к себе, а она с удовольствием от осознания своей взрослости приникла к дяде, ткнулась лицом куда-то под мышку и снова стала рыдать.
Конечников утешая, долго гладил племянницу по голове и плечам, прежде чем та в полной мере почувствовала себя выполнившей долг взрослой женщины.
— Ну что, успокоилась? — спросил Конечников девочку.
Та кивнула, глядя на него прозрачными, блестящими от слез глазами.
Он вспомнил, что такие, сине-серые глаза были у покойной Алены.
— Да, — сказала Дуня.
— Где он? — спросил Конечников.
— У деда в избе.
— Пьяный?
— Трезвый, но какой-то страшный, — зябко повела плечами девочка.
— Детей покормила?
— Да, Повечеряли. Николенька ведь день плакал, есть не хотел… С полчаса как уснул, — обстоятельно стала рассказывать Дуня, — А Алешка к деду подался, сказал, что не дело с девчонками и сопливыми ссыкунами вечор досиживать.
— А Тома где?
— В балки подалась, что у деда Пантелея стоят, — девочка снова залилась слезами.
— Ладно, не реви. Пойду с твоим отцом поговорю.
Он вышел во двор, подошел к Крайту, необыкновенно довольному отсутствием посторонних. Погладил и похвалил собаку за бдительность и прошел в старый дом.