И наверняка, разведчик с «Прайдо Элано» не появился бы в небе Амальгамы, чтобы забрать летопись и жизнь у деда Арсения.
Конечников стал утешать себя, говоря себе, что сослагательного наклонения жизнь не признает.
И всеже, его мысли бродили по альтернативным вариантам развития событий. Они приводили к беспощадному пониманию того, что он мог узнать правду, не внося в мир новую кровь и новую смерть.
Он мог принести записи с собой, когда так отчаянно навязался инопланетникам, просясь в небо.
Мог остаться на планете, подавив желание уйти к звездам, зажить простой жизнью. Рано или поздно, он все равно нашел бы этот дурацкий разъем и прочитал послание своего предка. Может быть, тогда он радовался бы как Виктор сейчас, что не сделал глупости в молодые годы.
Но ничего этого не случилось. Вместо этого жизнь дала ему знание об обеих крайностях бытия: от темного океана страстей войны на тотальное уничтожение, до холодной, дистиллированной чистоты не знающего полутонов чистого разума времен джиханского рационализма.
Жизнь дала ему чувство вины, отторжение от всего, что было ему дорого, громадный пласт исторического материала на осмысление, осознание своего бессмертия и горькую потустороннюю любовь убитой им эланской девушки.
Конечников решил, что хватит ему изводить себя. Его судьба была сплетена мыслями и чувствами тысяч и тысяч живых существ.
В нужное время он узнает, для чего нужен был такой путь для человека по имени Федор Конечников. Стало легче.
Федор начал читать мантру. Очень скоро вибрации древнего заклинания подействовали, выгнал из сознания тяжелые мысли. Он сладко уснул сном ребенка.
Пошли скучные, серые дни.
Старик явно избегал говорить о том, что узнал. Мантру он, разумеется, не читал и не давал внуку произносить «бесовско бормотание» над ним.
Темой разговоров были еда, хозяйство, дети.
Дед Арсений продолжал изводить его напоминаниями про то, что он одиночка, бобыль, а отведенное ему на земле время для обзаведения здоровым потомством проходит.
Когда Конечников в очередной раз пытался объяснить старику про бездну времени впереди, данного ему мантрой бессмертия, дед начинал кричать, ругался, грозился проклясть непутевого внука, лишь бы не слышать доводов, которые находил тот. Этому способствовало и явное впадение деда Арсения в маразм, которое с каждым днем становилось все заметней и заметней.
Однажды Конечникову надоели многочасовые бессмысленные проповеди, перемежаемые угрозами и проклятиями.
Сославшись на необходимость постоянного присутствия, он переселился в поселок космонавтов, подальше от бессильного гнева сходящего с ума старика.
Федору было горько и обидно, но он за свои неполные 40 лет столько раз умирал, что без надрыва принял и этот удар судьбы.
Конечников занял 2 этаж комендатуры — конуру размером 3х4 метра. Подниматься туда нужно было по гулкой лесенке, дверь открывалась прямо на улицу. Тонкие стеклышки в окнах, хоть и были ударопрочными, но прекрасно проводили тепло и имели температуру, близкую к температуре внешней среды.
Оттого в комнате постоянно гуляли сквозняки, избавиться от которых можно было, только включив обогреватели на удушающий жар.
Конечников жил какой-то призрачной жизнью. Странное сочетание достаточно высокого чина и прапорщицкой должности ставило его в странное положение. Мундир с золотыми погонами плохо сочетался с грязным закутком комендантского кабинета.
Он как старший командир, вынужден был говорить на совещаниях и принимать решения о вещах, которые знал, мягко говоря, не слишком хорошо. Согласно традициям чинопоклонства, мнение капитана Конечникова считалось основным.
Но его способность чувствовать чужие мысли и интуиция, избавляли его от откровенно абсурдных вариантов.
Благодаря этому, его находили вполне грамотным руководителем. Недочеты списывали на особенности прошлого места службы коменданта, а удачи принимали как должное, ведь недаром он дослужился до звания капитана, недаром о нем написали в «Имперском Вестнике».
Поставки комплектующих для строительства кольца нуль-транспортировки заглохли, и Конечников добился от начальства предписания о временной остановке работ до восстановления линии снабжения.
Дни проходили незаметно. Командиры и солдаты маялись от безделья. Только усиленные меры по поддержанию дисциплины и порядка вкупе с занятиями строевой и физической подготовкой не давали гарнизону погрязнуть в пьянстве.
Время летело незаметно. Деревья покрылись листьями. Листва стала пыльной, темно-зеленой, прошли одуряюще душные июль и аурелий, теплый август, заморосили сентябрьские дожди.
Все также проходили утренние планерки, с обсуждением дисциплинарных взысканий провинившимся, планов на день, развод по работам и занятиям, бесконечные команды замученным солдатам на плацу «Делай раз», «Делай два». Командный состав нагружался уставными занятиями по силовой подготовке и рубке на мечах.
Не задерживаясь в сознании, мелькали оскаленные рты и залитые потом лица, сигаретный дым, пустые разговоры.
От упражнений с катаной ныло все тело. Ноги болели так, что временами приходилось садиться на анальгетики. Порой эта боль была единственным подтверждением реальности его бытия.
Конечников плыл сквозь дни, как в дурном сне. Просыпался он по вечерам, когда запирался в своей конуре, занимаясь своими делами. Он включал негромкую музыку, бормотал мантру, читал о старых временах Князя Князей или просматривал материалы по родной планете.
Его сознание улетало далеко за пределы времени и пространства, давая силу для каких-то, пока непонятных изменений внутри. Иногда приходила Лара. Она полупрозрачным облачком располагалась в кресле и часами беседовала с Федором, рассказывая о прошедших днях.
Конечников купил себе новый, современный компьютер и перевел в цифровой формат все летописи.
При помощи новой машинки и маскировочных программ, он снял деньги с временных счетов и перебросил их по вкладам на предъявителя, открытых в разных частях государства, окончательно лишив службу финансового контроля возможности найти украденные им деньги.
Проделав эту операцию несколько раз, Конечников стал единоличным хозяином суммы с семью нулями. Понятно, что тратить сколько-нибудь значительные средства, здесь на Амальгаме, не привлекая внимания, он не мог.
Также он понимал, что рано или поздно Федор Конечников должен исчезнуть, когда несвойственная паспортному возрасту молодость станет слишком бросаться в глаза.
В первую очередь это означало разлуку с близкими, которые не горели желанием последовать путем бесконечного продления жизни со всеми вытекающими отсюда плюсами и минусами.
Но перейти от положения заслуженного ветерана многих кампаний к роли изгоя, человека без корней, скрывающегося от настойчивого внимания Службы Безопасности и Управителей, в малонаселенном, насквозь прозрачном месте было нереально.
Конечников наметил себе, что он должен будет перебраться на Алую или другую густонаселенную планету со статусом регионального центра, где можно затеряться в многочисленной толпе.
Альтернативный вариант дикого человека, прячущегося в пещерах родной Амальгамы и добывающего пропитание собирательством и охотой, Федора совсем не вдохновлял. Слишком хорошо он знал о системах наблюдения и процедурах генетической и биометрической идентификации, чтобы лелеять иллюзии, что его не опознают, случайно обнаружив через энное количество лет.
Времени впереди было много, и Конечников продолжал жить, пользуясь передышкой.
В числе прочих материалов, он досмотрел ту запись, которая круто изменила его жизнь. Дело было вечером. До проверки постов, которую он назначил на половину двенадцатого ночи, оставалась уйма времени. Конечников включил свою новую игрушку, нашел нужный материал, промотал по счетчику до необходимого места.
Он все же немного промахнулся, поскольку попал несколько позже того момента, когда его далекий предок рассуждал о причинах того, что чудовищная ложь стала правдой для многих поколений жителей Хованки.
Все также за окнами неслись облака, и бывший синоптик станции наблюдения сидел в кресле перед камерой.
«… Открыть дверь было невозможно. Может быть, даже и к лучшему. Чудовищный ураган все равно не дал бы нам ничего сделать. Все, что мы смогли, это развернуть 45-ый комплекс спутниковой связи внутри поста.
С большим трудом мы ориентировали полутораметровую луковицу запасной антенны в направлении примерно соответствующем положению станции. За пределы атмосферы полетел отчаянный вопль нашего передатчика. Ответа не было. Шли томительные минуты ожидания.
Вдруг на пульте загорелся сигнал, регистрируя продольную волну, излучаемую орбитальным комплексом. Наш радист, срывая горло, кричал в микрофон, стараясь переорать шум: — „Я — станция наблюдения „Хованка“, прошу оказать помощь! Я станция наблюдения „Хованка“, прошу оказать помощь! Я станция наблюдения „Хованка“, у нас 25 человек гражданских, это жены и дети сотрудников. Ради Бога спасите хотя бы их!!!“. В ответ была тишина. В поставленных на максимум динамиках только скрипели помехи, да ревел ветер снаружи.