— Тогда, — ответил Конечников. — Я на том свете побывал.
— Ну и как оно там? — остывая, спросил Стрелкин.
— Я Гута видел…
— Ясное дело, — вздохнул Василий. — Ведь это он Убаху подорвал.
— Знаю. Он сказал… Бомба с нейрогазом в протезе. Убаху я видел тоже. И Константо, ну этого, командира «Агло».
— И что? Мало ли что в бреду привидится, — Стрелкин пытался возражать, но был явно ошарашен.
— Это точно… — вздохнул Конечников. — Гут шахматы мне оставил. Ну, помнишь те его раритетные. Не жалко, конечно, кукол деревянных и доски в клеточку, обидно, что память о нашем Абрашке пропала.
Василий вдруг со страхом посмотрел на Конечникова.
Он, не говоря ни слова, достал знакомую клетчатую коробку.
— Забирай, раз тебе, — сказал Василий.
— Нет, пусть пока у тебя побудут, — подумав, ответил Федор. — Давай выпьем за хорошего парня Авраама Кинга.
Друзья не чокаясь, выпили. Помолчали, закурили.
— Когда мы вернулись на станцию, там все было вверх дном. Эланцы так и не смогли взять космокрепости. Говорят, там наш знакомый, Искорин, отличился. Если бы не он, да ребята с батареи планетарных пушек…
— Знаю, — ответил Конечников. — Приезжал Искорин сюда. Лейтенант-полковник фельдслужбы Генерального штаба. Письмо привез от княжны Александры. Рассказал, как дело было.
— Совпадение какое, — невесело заметил Василий. — Мы первым делом начали прочесывать станцию. Там такое творилось… Спасли мы два десятка человек. Не все погибли. Кое-кто выжил из 15 тысяч гарнизона. А больше мертвых находили. Тому повезло, кого при обстреле убило. Целые отсеки задохнувшихся попадались. Синие, с глазами навыкате. Пальцы скрюченные, сбитые в кровь. Они на стены лезли и углы грызли, прежде чем умерли. Жуть. Потом долго по ночам это месиво из трупов видел…
Но тут… Эти шахматы прямо на меня выплыли. Уцелела игрушка в этом аду. Представляешь, мертвяков выволакивал, не боялся. Но когда увидел, как ко мне из темноты раскуроченного коридора знакомая коробка летит, жутко стало, точно что-то холодное к сердцу прикоснулось.
— Это он, наверное, напоследок с той стороны их тебе направил, — без иронии сказал Конечников.
— Да ну тебя, — сказал Василий. — Может по-твоему Страшный Суд есть и адские муки?
— Есть, Васька.
— Нет, Крок, — с отрицающей очевидное убежденностью, сказал Стрелкин. — Этого не может быть, потому, что не может быть никогда. Вспомни, как там наша жизнь определяется — «Способ существования белковых тел». Это так, это должно быть так. А иначе…
Стрельников не договорил, лишь тяжело вздохнул.
— Считай как хочешь, — не стал спорить Конечников.
— Так-то лучше, — с облегчением сказал Василий. — Есть только «здесь» и «сейчас»… И здесь и сейчас мы разговариваем и водку пьем, а его нет.
Стрелкин снова разлил по шкаликам огненный напиток. Приятели выпили.
— Не надоело тебе комендантствовать? — помолчав, спросил Стрельников.
— Нет.
— Бабу, поди, завел?
— Нет, какие бабы, — ответив, слегка скривившись, Конечников.
— А чего? — пожал плечами Василий. — Вот, например, Ленка. Тетка она видная, богатая. Остепенилась. То, что раньше мужиков к себе водила, — не считается. Прошло. Она часто к нам приезжает. Пушки, реакторы, двигатели — это ведь все ее хозяйство. Я к ней по старой памяти подкатывал. Она хоть и умная как Эйнштейн, но дама в высшей степени призывная. Даже лучше стала за это время. Но без толку. Посидеть, вина выпить, прежние времена вспомнить — пожалуйста. А как к делу, так облом.
— Ну и что?
— А с тех пор, как она узнала, что ты жив, она только о тебе и говорит.
— Очень рад и горжусь безмерно, — иронически заметил Федор.
— Это ты зря, — поскучнел Василий.
Разговор надолго затих. Было слышно, как где-то рядом в распределительных узлах щелкают силовые реле и басовито гудят вентиляторы в воздушных магистралях. Где-то далеко визгливо выли электронасосы и, булькая, циркулировала жидкость в системе теплообмена.
Были и какие-то непонятные, необъяснимые звуки, похожие на те, которые издает остывающая печь. Громадный корабль жил своей жизнью, отдыхая и приводя в порядок свои системы. Молчание стало невыносимым.
— Не понимаю я, что с тобой стало? Помнишь, как мы ночами сидели на кормовой «кукушке» курсантского учебного крейсера? — не выдержал Стрелкин.
— Да, — ответил Конечников.
— А я думал, что забыл. Помнишь, как ты, глядя на звезды, рассказывал о восходах и закатах на Амальгаме. Про житье под землей, обвалы, вылазки на поверхность. Про тысячи ступенек, которые нужно пройти, чтобы попасть на верхний пост…