— А, это, — с облегчением сказал дед.
— У тебя деда с памятью вроде в порядке более-менее? — поинтересовался Конечников, и предложил. — Давай лучше чай пить. Я тут пирожок привез.
— Давай, внучок, отчего ж не попить чайку. Я сейчас печку растоплю.
— Дед, — укоризненно сказал Федор. — Чайник есть.
— Ой, правда, — вздохнул старик. — Все время забываю. Тогда пойду за водичкой схожу.
— Я принес. Ведро в сенях стоит.
— Хорошо, — сказал дед, подхватывая ковшик и чайник. — Ты сиди, небось, устал с дороги.
Старик мелкими шажками, сутулясь и тряся головой, двинулся в сени.
Конечников не стал спорить. Дед был чрезвычайно упрям и мог устроить скандал с криком и битьем посуды, лишь бы не признаваться себе в собственной слабости.
— Да, сегодня был тяжелый день, — заметил Фeдор и спросил деда. — Чего-то Витькин дом закрыт? Куда все делись?
— Ты говори, я слушаю, — донеслось из-за открытой двери. Старик не понял, о чем спросил его внук.
— Начальство прилетело, — закричал Конечников. — А у нас ничего не готово, все объекты из-за срыва поставок заморожены. Хорошо им сараюху построить успели. Думал, кипеж будет. Пронесло. Вот как важно, когда рота почетного караула умеет красиво маршировать.
— Кто, говоришь, приехал? — поинтересовался довольный дед, появляясь с наполненным чайником.
— Я и не говорил. Она приехала.
— Кто? — не понял старик, продолжая улыбаться, смотря на внука выцветшими, безумными глазами.
— Княжна Александра, наследница престола.
— Какая Александра? — попытался вспомнить старик, насупился. Потом, вспомнив, испугался, сник. — Та самая?
— А есть другая?
— Федечка, нужно Витьку предупредить. Пусть что-ли детишек спрячет.
— И долго он их прятать будет? — поинтересовался Конечников. — Да и сам куда денется? Ему надо каждый день в участок являться.
— На службу-то? — дед помрачнел. — Не работа, а срам один.
Он включил чайник, дождался, пока тот закипит, набулькал кипятка в заварочный чайник, бросил туда пригоршню травяной смеси. По маленькой горнице поплыл запах ромашки и иван-чая.
— Зря. Витька справляется, — попытался перевести тему разговора Конечников. — На параде прошел со своими ребятами нормально. Почти в ногу шли.
— Да ну их, — сказал дед сердито. — Ряженые, какие-то. Брюхи до колен, рожи красные, вечно пьяные. У космонаутов все переняли. Глядеть противно…
— Да ладно, — возразил Конечников. — Витька вон, молодец. Пить перестал, собой занялся. Выправка военная, мундир отглажен, с иголочки. Настоящий офицер.
— Наших — то ребятишков не видел? — озабоченно поинтересовался дед. — Двинулись в факторию с утречка.
— Зачем отпустил? — с неодобрением поинтересовался Федор. — Столько всякого люда понаехало. Знал бы, что они там, забрал бы. Давай быстренько смотаюсь, поищу.
— Не надо, — сказал дед. — Они на телеге поехали.
— Совсем плохо, — сказал, качая головой Конечников.
— А как не отпустить? — виновато сказал дед. — Очень просились. Да и Дуняша нонче совсем большая, за ребятишками приглядит.
— Чайку попьем, — а там видно будет.
— Давай, внучок. Хорошее дело.
Конечников раскрыл упаковку и нарезал пирог. Старик разлил настой по чашкам, с удовольствием вдыхая аромат и глотая слюнки от вида сладкой выпечки.
— Ты вроде говорил, что кто-то приехал? — опомнился старик.
— Княжна Александра, — сказал Конечников, не став комментировать дырявую память деда.
— Беда внучок, — горько сказал старик, ставя локти на стол и обхватывая ладонями голову. — Ты чего у нее взял — отдай.
— А что я у нее брал? — спросил Конечников. — Не это?
Он достал из-под кителя золотой медальон. Старик недоверчиво и подозрительно посмотрел на украшение, пытаясь вспомнить.
— Да не… Вроде не такая была.
— Возьми, — предложил Конечников.
Он подал его деду Арсению. Тот взял тяжелую золотую луковицу в руку. Лицо старика изменилось. Голова перестала трястись. Он приложил древнюю драгоценную штучку к груди.
Конечников наблюдал за тем как менялся дед. Сначала из глаз ушло беспомощное старческое выражение. Они перестали слезиться, взгляд обрел твердость и остроту.
— Федя… Федя… Сукин ты сын, Федя, — уже совсем другим, уверенным, четким, хотя и по-прежнему негромким голосом сказал дед. — Я же тебе велел на глаза мне не показываться. А тем более просил, чтобы не подсовывал этого бесовского искушения.