— Почему?
— Да потому что там тебя обязательно обследуют и обнаружат то, что скрыто в тебе. Ты стал бы лабораторной крысой. В лучшем случае, ты провёл бы всю жизнь в лаборатории, а в худшем, тебя порезали бы на кусочки, чтобы получше изучить. И мне пришлось разрушить детскую мечту. Я видел как страстно ты хотел летать, командовать боевым кораблём, быть в эпицентре событий. Мне приходилось говорить тебе неприятные вещи, отказывать раз за разом. Видеть слёзы непонимания в твоих глазах… Какую же мне это причиняло боль! — он ненадолго замолчал, собираясь с духом, — но дело сделано. Я смог тебя уберечь. Всё шло гладко, ты был рядом, врата достроили и проводили калибровку. И тут тебя стала интересовать система энергоснабжения. Дать тебе доступ было равносильно привлечению в ряды эксплойтеров. Это был идеальный момент чтобы поговорить с тобой, рассказать всё, но я струсил. Я стыжусь этого до сих пор. Не было бы никаких проблем, стоило мне проявить смелости, но я боялся, что ты перестанешь воспринимать меня как отца. Что я стану для тебя чужим человеком.
— Почему ты так думал? — Райк, который в начале разговора был настроен враждебно, сейчас чувствовал сухой ком в горле.
— Потому, что я стал предателем человечества. Как я объяснил бы это тебе? В общем я приказал Герхарду саботировать все твои проекты, — пожевав пару секунд губу, Годвин добавил: — а ещё, я боялся что ты, узнав о вратах, станешь болтать кому не следует. И тогда мне пришлось бы тебя убить. Этого я сделать никогда бы не смог. Я скорее убил бы себя. Одним словом, мне снова пришлось разрушать мечту, уже взрослого человека.
— Ну… я скорее злился, чем расстраивался. Не понимал, почему так глупо расходуется энергия. Мне хотелось понять. Так что второй раз мою мечту ты не разрушал, отец, — сказал Райк. Ему казалось, что это было необходимо сказать. Отец благодарно кивнул.
— Дальше начались первые неприятности. Старая обсерватория. Агентам эксплойтеров, что работали там, стало известно об открытии новых сигналов. Группа учёных мало того что перехватила эти сигналы, так ещё и придумала как их можно расшифровать. Мои кураторы потребовали немедленно решить эту проблему, — после этих слов, в груди Райка снова стал закипать гнев, но Годвин непреклонно продолжал, — клянусь тебе, я уговаривал их завербовать всю обсерваторию. Оставить в живых. Но у эксплойтеров не хватало ресурсов для быстрого проведения такой операции.
— Ресурсы — это свободные эксплойтеры, в системе Диода? — уточнил Райк.
— Да. Поэтому они решили уничтожить станцию, вместе со всеми её жителями. Они не хотели допустить утечки. В считанные часы разработали план. По всей станции были распределены заряды взрывчатки, но требовался отвлекающий манёвр, кость, за которую Следствие смогло бы ухватиться. И был подготовлен корабль с несколькими агентами, которые начинили его взрывчаткой и полетели к станции.
— Но отец, даже для меня стало очевидным то, что это лишь отвлекающий манёвр. В чём смысл такого шага?
— В том, что Следствию всегда требуется виновный. Они ухватились бы за версию с кораблём, лишь бы не выглядеть некомпетентными. Расследование они, конечно, продолжали, но найти виновного… Не думаю, что им бы это удалось, пусть даже у них было бы неограниченное время.
— И этому кораблю не хватило топлива, — сказал Райк.
— Да. Эту новость мы получили тогда, когда ты предстал перед Правлением со своим новым проектом. На мне висело две не менее важные задачи, поэтому решением вопроса занялся Билл. Я завербовал его одним из последних, но он оказался невероятно услужливым. Он пытался выслужиться перед эксплойтерами даже тогда, когда от него ничего не требовалось. И глядя на тебя, он негодовал почему такой полезный ресурс никак не используется, — на этот раз выражение лица Годвина приобрело багровый, гневный оттенок, — он отправил тебя на задание без моего ведома! Билл не имел на это никакого права, но я не мог его осудить. В системе координат, в которой я жил, он действовал так чтобы мы достигли успеха. Остальные одобрили его выбор. Корабль ты заправил. Станцию взорвали. Я, дрожа от волнения, ждал твоего возвращения, но ты всё не прилетал, а затем исчез. Никто не знал куда, — Годвин снова замолчал.